Пранягин, простой волжский парень, был воспитан верующими родителями в уважении уже к самому слову «человек». А к каждому человеку, живущему ря­дом, в уважении бесспорном, как к равному, ничем не лучшему, чем ты сам, и уж тем более не худшему. Именно это чувство самодостаточности, самоуважения и уважения к окружающим удерживало его от таких уродливых проявлений, как неприязнь по национальному признаку и антисемитизм. Таких как он среди пар­тизан было много, причем все эти люди были разных национальностей - хохол Сердюк, армянин Аветисян, русский Крылов, белорусы Иванов и Филипович и другие. Для таких людей важным было, какой ты товарищ по оружию - можно ли положиться на тебя в бою. И какой ты человек в жизни - поделишься ли кор­кой хлеба, последней самокруткой. Вот что важно на самом деле. А не какой ты национальности. Чаще всего отношения между партизанами складывались брат­ские - сейчас вместе живем, завтра вместе умрем. Но были в отряде и другие - способные унизить человека по национальному признаку. И таких, увы, оказалось тоже немало.

Но еще предстояло Пранягину столкнуться и с тем, что политику националь­ной розни, травли партизан-евреев станут проводить руководители партизанских соединений, секретари обкомов партии.

О судьбе оставшегося в Волчьеноровских лесах семейного партизанского от­ряда он говорить Дине не стал.

Наступивший октябрь серьезно предупреждал ночными заморозками о надви­гающейся суровой зиме. Пранягин и командиры рот решили двинуться на зимов­ку в обширные леса за железную дорогу Барановичи - Лунинец. Там, посчитали они, имеется возможность маневра на случай блокады, создания продовольствен­ных баз и сменных лагерей. Отряд готовился к маршу, но в это время пожаловали гости, которым Пранягин был рад чрезвычайно. Ими оказались десантники из Центра. Сначала - диверсионно-разведывательная группа «Соколы» под командо­ванием полковника Кирилла Орловского, затем - спецотряд капитана Черного.

В дом, где расположился Пранягин, Орловский зашел не один, а всей груп­пой - вместе с ним девять человек. В десантных куртках, ватных штанах, крепких кирзовых сапогах. У всех новенькие автоматы ППШ, запасные диски на ремнях, ножи, кобуры с пистолетами. Зашли, увидели Дину, молодые парни приветливо заулыбались. И один только Орловский оставался невозмутим и холоден как мра­мор. У него и черты лица были такие жесткие и резкие, словно на самом деле вы­сечены из камня. Мощный подбородок, поджатые узкие губы, сверлящий беском­промиссный взгляд. Он словно бы являл собой сгусток воли и жесткости характера. Но ко всем - и к хозяйке дома, к Дине, Пранягину и своим бойцам - обращался мягко, спокойно, уважительно. Потом Пранягин узнал, что так Орловский мог говорить на нейтральные темы, не связанные с диверсионно-разведывательными и боевыми действиями. Но как только начинался разговор о боевых операциях, он становился жестким, бесцеремонным, сверх меры категоричным и требователь­ным ко всем и во всем - ради выполнения боевой задачи.

Партизаны любили встречать десантников, этих посланцев Большой земли, как они говорили. В их глазах эти крепкие, спокойные, хорошо вооруженные ре­бята являлись не просто бойцами-диверсантами, а как бы представителями той страны, в которой они жили до сорок первого. Партизаны так и говорили о десант­никах - они из Советского Союза. Страны воюющей, переживающей неудачи, но страны крепкой, могучей, страны единой, наращивающей силы и - главное - не забывающей о своих сынах-партизанах, оказавшихся в темных заболоченных ле­сах Белоруссии. Всем, чем могли, партизаны помогали десантникам. А те в свою очередь делились с ними толом, взрывателями, минами, глушителями для стрель­бы из винтовок.

Отряд Пранягина уходил, но в Святице оставался госпиталь с больными и ра­неными, в котором хозяйничал партизанский доктор Виктор Алексеевич Леком- цев, взвод охраны и группа подрывников. Среди них Зорах Кремень, Натан Ликер, Неня Циринский.

Хорошо организованный марш, поскольку Пранягиным все было продумано и предусмотрено, прошел без проблем и недоразумений. Остановились на берегу неширокой, но полноводной реки Лань. Расположились лагерем в высоких густых лесах, где дубовые рощи чередовались с березовыми и еловыми. Так отряд ока­зался на территории только что созданного партизанского соединения, командовал которым старый партизан Комаровский. Комиссаром соединения стал уполномо­ченный Центрального Комитета Компартии Белоруссии, секретарь обкома Кло­пов. Отряд включили в состав соединения и всучили Пранягину нового комиссара вместо выбывшего по ранению Дудко - бывшего армейского политработника по фамилии Ворогов. Очень скоро почувствовал Пранягин плоды его политработы.

Штаб соединения готовил операцию, в которой предстояло принять участие пранягинцам. План ее проведения держался в секрете даже от Пранягина, коман­дира самого крупного в соединении отряда. Однако сообщили, что предстоит взять штурмом райцентр Старобин.

Операция оказалась подготовлена бездарно. Гарнизон легко отбил партизан­скую атаку, а затем немцы и полицаи сами перешли в наступление и преследовали уходящих партизан несколько километров. Погибло огромное количество людей.

Бойцы отряда были потрясены происшедшим - такие потери отряд нес только во время блокады. Невольно партизаны стали сравнивать эту операцию с теми, кото­рые прежде проводил сам Пранягин. И сравнение это складывалось отнюдь не в пользу новоявленного для пранягинцев начальства.

Вот тут-то, как келейно решило командование соединения, потребовалось пе­реключить внимание бойцов на нечто иное, отвлекающее от неумелости этого ко­мандования организовывать боевые операции. Начался поиск внутреннего врага.

Семен Филькштейн дремал в медленно двигавшихся по лесной дороге санях. Неожиданно лошадь рванула, и лежавшая рядом на сене винтовка соскользнула в сугроб. Семен заметил пропажу оружия минут через десять-пятнадцать.

– Эй, ребята, останови! Слышь! Винтовка пропала. Соскользнула, наверное, черт. Найди ее теперь в этом снегу!
– И он соскочил с саней, побежал обратно вдоль санного следа, выглядывая пропажу.

– Ты чего? Куда это бежишь? А ну назад, в сани!

– Да винтовка, понимаешь, пропала...
– неуверенно-растерянным голосом ска­зал Филькштейн. В лесу за утерю оружия - смерть.

– Что? Пропала винтовка?! Ты понимаешь, что говоришь, а? А ну в сани!
– приказал командир отделения, ехавший в санях следом.
– Приказываю! В штабе разберемся, как это винтовки пропадают.

Семен ехал к начальнику штаба, надеясь, что тот действительно станет раз­бираться. Он был уверен - стоит пробежать обратно по следу версты полторы, и в снегу на обочине найдется винтовка. Зачем ему бросать оружие - не дезертир же он. Ведь эту же винтовку он лично принес в отряд, уходя из Слонимского гетто. И не знал он, что винтовку подобрали те, кто ехал на следующих за ним санях. Подобрали - и спрятали.