В шестом часу утра послышался скрип саней. «Едут!» - промелькнула мысль. Показалась первая упряжка, вторая, третья... седьмая... одиннадцатая. Высокопо­ставленные охотники ехали молча, настороженно, в сопровождении подразделе­ния эсэсовского охранного батальона, державшего оружие наготове. «Более со­рока автоматов», - сразу определил Орловский и понял, что в этой ситуации цель операции может быть и не достигнута. Поскрипывая, охотничий поезд скрылся в вековой Пуще. Еще через некоторое время Орловский встал и негромко приказал всем отойти в глубь леса. Собрались на опушке.

– Сейчас они нас ждали, - пояснил командир.
– На обратном пути ждать не будут. И мы нападем.

Перекусили всухомятку, погрелись, не разводя огня, и опять заняли боевые по­зиции. В течение дня еще несколько раз отходили погреться, хлопая руками и топая ногами. Вдали слышались ружейные выстрелы - охота шла удачно, с раз­махом. Каждый боец в засаде желал немецким генералам побольше охотничьих трофеев, покрупнее добычу, чтоб увлеклись немцы, впали в состояние беспеч­ности, чтоб потом весело, шумно, с водкой, у костра праздновали свой успех и пьяными, беззаботными уже возвращались домой. Так и произошло. Издалека в сумерках угасающего дня были слышны веселые голоса немцев, их смех. Потом какая-то фраза - и опять врыв арийского хохота в тишине Машуковского леса под Барановичами. Показались упряжки.

Орловский зорко всматривался в едущих. Гауляйтера Кубе нет, но вот сани, в которых блаженно развалился, укрывшись медвежьей дохой, генерал Фридрих Фенс, барановичский гебиткомиссар. В следующих санях еще один генерал. Ор­ловский, встав на колено, метнул в сани толовую шашку. Взрыв! И сразу беше­но ударили все автоматы и ручные пулеметы партизан. Смятение, паника, крики, ржание лошадей, ответный огонь - завязался бой, уже множество убитых врагов попадало в снег.

Но генерал Фенс жив. Он не растерялся - откинув медвежью доху, лежа на жи­воте, прямо с саней открыл огонь из автомата в нападающих. Орловский припод­нялся, чтоб бросить вторую толовую шашку, взмахнул рукой, и в этот момент пуля попала в детонатор! Взрыв! Орловского отбросило в сугроб, снег моментально окрасился кровью из обеих покалеченных рук партизана-полковника.

Но накал боя не снизился. Наоборот, темп стрельбы и плотность огня достигли осатанелых пределов, бешенство боя нарастало посекундно, каждый и с той и с другой стороны знал, что исход схватки - это полное уничтожение противника. В это время пулеметчик Блинов и комиссар группы «Соколы» Ивашкевич, тоже работавший в этой операции пулеметчиком, перебежали с правого фланга через санную дорогу в тыл немцам и стали расстреливать их со спины. Уже убиты оба генерала-охотника, отстреливающихся с немецкой стороны все меньше с каждой минутой. Натан Ликер длинной очередью по черным шинелям опорожнил диск автомата и кинулся к раненому командиру. С другой стороны к Орловскому спе­шил Хусто Лопес, сослуживец полковника по Испании. На ходу Натан сбросил по­лушубок, раскинул на снегу как подстилку. Хусто, обхватив Орловского за грудь, приподнял его и втащил на полушубок. Орловский смотрел на них с непередавае­мой яростью, он был в полном сознании, но, оглушенный, ничего не слышал, и ему казалось, что бой прекратился, что из-за его ранения партизаны отступают.

– Стреляйте!
– кричал он.
– Стреляйте!

Схватившись за края полушубка, партизаны поволокли на нём командира в глубь леса - там стояла запряжённая в сани лошадь. Осторожно уложили ранено­го на сено, и один взялся за вожжи и погнал лошадь, а другой, вытащив брючный ремень, на ходу перетягивал покалеченные руки командира, останавливая кровь. Они гнали лошадь в Святицу, к партизанскому доктору Виктору Лекомцеву.

Скоро бой не стал слышен - то ли уже закончился, то ли далеко от места уеха­ли. Потом выяснилось: два генерала, несколько старших офицеров и почти вся охрана были уничтожены на той санной дороге. Несколько охранников сумели спастись, но немцы сами их расстреляли: спасаться надо вместе с охраняемым. А Кубе был на той охоте, но, доехав до деревни Синявка, углубляться в Пущу не рискнул...

В Святицу добрались густой ночью. Лекомцев быстро осмотрев раны, тотчас бросил в кипяток слесарную ножовку и остро заточенный нож. Затем помыл свои руки самогоном, а Орловскому прямо в глотку влил стакан спирта - вместо нарко­за. И несколько человек навалились командиру на руки-ноги.

Орловский все время был в сознании. И когда ножом ему срезали мягкие ткани на руках, и когда начали отпиливать кость на правой, он все слышал, видел, по­нимал. И во время всей операции сознание не оставляло его.

Операцию не удалось закончить. Прискакал верховой от выставленного на до­роге дозора и доложил - немцы. Узнав о расстреле партизанской засадой высо­копоставленных охотников, фашисты оперативно организовали преследование крупными силами. Окровавленного, полуголого, беспомощного Орловского на одеяле вынесли на мороз, опять положили в сани, накрыли тулупом, и Ликер по­гнал лошадь в лесную глушь, хорошо им уже изученную. На других санях ехала группа автоматчиков прикрытия. Остановились на опушке, быстро разложили ко­стер, и здесь, прямо на снегу, Лекомцев успешно закончил операцию. Орловский выжил. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Уже в мирное время Кирилл Прокофьевич Орловский был удостоен звания Героя Социалистического труда - за возрождение сельского хозяйства на разоренной родной Могилевщине и создание одного из лучших в Белоруссии колхоза, впоследствии получившего его имя.

В начале марта отряд Пранягина вернулся в район Налибокской пущи. Выбра­ли место для стоянки, обустраивались. Дина и Пранягин наконец-то встретились, наговорили друг другу миллион нежностей. При малейшей возможности Павел брал жену - он теперь ее иначе как женой и не называл - за руку и уводил куда- нибудь на солнечное место погулять, уединиться.

– Дыши побольше кислородом - это важно для беременных, - серьезным то­ном говорил он ей.
– Пей побольше березового сока, очень полезно в твоем по­ложении.