«На этой страшной высоте...». Собрание стихотворений
вернуться

Головина Алла Сергеевна
Шрифт:

«Мы трогаем камень нагретый…»

Мы трогаем камень нагретый За солнечный день. А к утру Волшебное горло поэта Что ночью под стать серебру, Чуть дышит… А как же стонало И плакало в полночь оно! И где его нежное жало, И мед, и любовь, и вино? Оно холодеет, как мрамор Каррарский, но сердце чуть-чуть Еще отдается упрямо, Заняв облегченную грудь. И в твердых ладонях, где жилки, Как те, что проводит апрель, Как будто бы шорох копилки, Мой вклад принимающей в щель. 28.8.1942

«Не титло, только тавро…»

Не титло, только тавро (Лишь бы узнали в стаде). Белая масть — серебро. Кто такого погладит? Титло — минус — вершок. Притолока над головкой. Вниз ушел корешок — Ей подрастать неловко. Стать, а какая масть? Бог его знает — рысистый. Как бы не перестать Этой породе чистой. Древнеславянская вязь, А заголовки — алы. Буковка, не безобразь, Стань на дорожки-шпалы. Стань на свою колею И не бойся традиций. Я для тебя отолью Гранку на полстраницы. Буки и аз, ба. Челка пойдет на кисти. Словно течет резьба — Конь-то ведь был рысистый. Кто его забраковал, Кто его в ночь заездил? Кто не стреножил, а звал Звездочку из созвездий? 28.8.1942

«Все сложено из двух половин…»

Все сложено из двух половин. Только я — одна, только ты — один. И проклятье королевиных уст: — Вы не правы, Saint juste! Кто объедет со мной межи, Все границы и рубежи? Кто родную землю со мной Обведет нерушимой каймой? Днем то будет или в ночи? — Все города — на ключи! Все ключи — в ларцы, Все ларцы, как концы, — В воду! Храни, Кащей, Среди прочих костей и вещей — Будет рядом со мной — вороной Конь иль белый, как снег с зарей? Или просто — мы на волке Будем мчать совсем налегке? Ты не прав, ты не прав, Святополк… Вот зарыскал нестрашный волк. Вот он Красную Шапочку взял, Вот он горе ее принял. Вот он ей помог, как смог. Вот и бабушкин там порог. А охотник прошел стороной. И олень у него — за спиной, Я потери тебе возвращу, Я былое тебе возмещу. А себя я тебе не дам. Я — находка. Значит — не Вам. У локтя повяжу платок, Чтоб служить мне, как прежде, мог. Чтобы с розой моей у лат Не ступил бы первый на плат. Рыцарь, рыцарь, дракон — вблизи. Ты мне крылышко привези… И проходит много веков. Трубы трубят. Не на волков. Мы опустим подъемный мост. — Вот крыло и в придачу хвост! О, прекрасная дама моя, Всюду ширится слава твоя. Я в Крестовых походах был, Кораблями к Царьграду плыл. Я неверных толок, как мог. Будь женой моей. С нами Бог! — Рыцарь, рыцарь, благодарю. Я тебя награжу, одарю. Я поместья и замки дам, Я тебя никогда не предам. Только — это не то крыло. Это — правое: значит — зло. И к чему мне хвост-помело? Мне и с веером — не тепло. — Ах, разбойник, ах, князь, ах, граф. Вы не правы, и ты — не прав. 1.9.1942

«Победа смотрит серыми глазами…»

Победа смотрит серыми глазами, Измена — желтыми — вишневый клей. А я смотрю, как жизнь. Слежу за Вами В аркадах распустившихся аллей. А небо видит синими глазами, Зелеными — морская глубина, А слепота — усталыми белками, Где все цвета и пожеланье сна. 22.9.1942

«О, ангел мой, не спорь и лишь последуй…»

О, ангел мой, не спорь и лишь последуй, Хоть — замирись (до мира — далеко). Я прихожу еще — не за победой (Быть героиней сладко и легко). О, ангел мой, прекрасны дщери мира. Я — не из них. В соблазн не возведя, Я говорю тебе, что нынче лира — Что струи неподвижного дождя. Так выше крылья! О, сомкни их тесно Над самой головою, как — одно. О, ангел мой, упрямый и прелестный, Я без тебя иду, как ключ, на дно. 22.9.1942

«Город каменный, солидный…»

Город каменный, солидный. Провожатель мой завидный. Парень статный, парень видный. По гостиному двору Водит паву поутру, Приглашает к серебру. — Нам колечки позвончее, Чтоб по гроб носить на шее! Чтоб сердечки их слыхали, Чтобы слезы просыхали В ночь весеннюю бессонну От веселого от звону, Чтобы паву при разлуке Не смущал никто во скуке, Чтобы чуял, что — чужая (Ждет иного урожая), Чтоб, когда сойдемся вместе, Сладко стало бы невесте, Чтоб сердца соприкоснулись, Цепи белые сомкнулись. — За прилавком алая баба, Словно заяц из ухаба, Смотрит — колотая жаба, Говорит в ответ слащаво: Что за диво, слово право? И тебе ли обручаться, Коль навек пора прощаться? Парень будто ты и путный, Ветерочек твой попутный. У тебя, небось, за морем Есть жена, давай поспорим. Так вальяжна, что под пару Поддает где надо жару. Ведь сюда назад дорожки — Семиверстные сапожки, Нашей дуре дай сережки, Две жемчужные горошки. Паруса твои порвутся, Корабельщики собьются, Волны вспять не повернутся. 12.11.1942

«С швейцарской миссией уплыть…»

Малиновка моя, не улетай, Зачем тебе Алжир, зачем Китай?

Г. Иванов

С швейцарской миссией уплыть — В Шанхай, подальше всех Австралий. Забыть себя и Вас забыть На островах чудесных Бали. Чуть-чуть глаза подрисовать И белые цветы — к пробору. И загореть. Не ждать, не звать. Не верить звездному узору. Работать: англичан везти В колонии, домой — французов. Менять заложников. Спасти В пожар как можно больше грузов. Купить японские стихи, Китайского божка, что с рыбой. Шелка легки, теплы, сухи, И стать — Царевною Улыбой. Там улыбаться суждено И рикшам, и последним гейшам. И будет так заведено У нас потом всегда в дальнейшем. Восток сощурил длинный глаз, Манит подальше — за женьшенем. Не совершай в степях намаз, Мы вере предков не изменим. Там тигры. Уссурийский край. И царь зовется Берендеем. А где же был меж речек рай, Чью память мы всегда лелеем? За ним бы надо повернуть, Вернуться нужно в общем даже. Тут север Польши. Обогнуть — Все рубежи, межи и кряжи. О, речка Мирка, а другой Я что-то здесь еще не вижу. Я спину изогну дугой, Я прыгну, не возненавижу… Как сладко, заключив контракт, Его исполнить и вернуться. Довольно дуться. Первый акт Закончен. Можно улыбнуться. Я научилась языкам И сказкам самой первой ночи. Мы миримся. И по рукам. Нет больше слов, ни сил, ни мочи. 1942

«Это было головокруженьем…»

Это было головокруженьем: Окна замерцали, как вода, Раздались аршины на сажени, А углы исчезли без следа. И на прежнем нашем огороде, Видит Бог, века не политом, Гряды продолжали в том же роде: Каруселью, смерчем и винтом. Каждая цвела хоть лебедою, Каждая мечту произвела, Одуванчики рвались ордою, Ворохом перинного тепла. Например, посеянная дедом, Где-то у бассейна, резеда Шевельнулась и кисейным бредом Возместила некие года. И в воронке ветреного мая, Шутки ради что-то прополоть, Это я прошла, глухонемая: Не душа, не память и не плоть. И как в зале отразилась слева, На прозрачном воздухе — одна. Мой двойник нездешнего посева, Милый друг пророческого сна… Что не ждет уже довоплощенья, Только теребит, не торопясь, Наше неудачное сращенье, Сквозь стихи затеянную связь. И глазами упрекнула снова За вот этот пышный огород, Что цветет почти что с полуслова, Даром в стороне который год. 28.5.1945