«На этой страшной высоте...». Собрание стихотворений
вернуться

Головина Алла Сергеевна
Шрифт:

«Платить по счетам! Два года ни строчки…»

Платить по счетам! Два года ни строчки Новых стихов. Стыдись же, пиши! Что делала ты? Я вязала носочки, Пеклась о сыночке, мечтала в тиши. Ты лжешь, ты спускала петли со спицы Ты хмурилась сыну, мечтала черно, Ты стала беспомощней запертой птицы, Что смотрит задернутым глазом в окно! Что делала ты? Я письма писала, Немножко гуляла, хотела любить, Я вспоминала, я рисовала, Хотела смириться, хотела забыть. Что делала я? О, порою, случайно, Встречала судьбу, под аркой, тайком. Судьба проходила, как чуждая тайна, Косилась ресницами, узким зрачком. Порою, не чаще, чем раза четыре, За целый за год заходила к нам. Мы говорили о войнах, о мире И чокались рюмками по краям. Судьба анекдоты плела мне вяло, Я хмуро рассматривала судьбу. Такой бы ее я навек изваяла, Такою ее я увижу в гробу. Высокая. Холод, покой и скука В тяжелых глазах. Длиннопалой рукой Она в мою душу стучалась без стука И мне обещала любовь и покой. Любовь ли? Не знаю. Только объятье, Вернее, она захотела мне дать. И так порешила она, и заклятье Я скромно несу, как несут благодать. Два года прошло, я ее искушаю, Но, впрочем, в душе я, без боя, сдалась. Что делаю я? Я покой не вкушаю, Я только платить по счетам принялась. 5.8.1942

«Ни искать, ни звать тебя не надо…»

Ни искать, ни звать тебя не надо, Будет так, как звезды захотят. Бузина парламентского сада Расцвела созвездьями подряд. Нет счастливей в небе сочетаний — Колдовские расцвели цветы. Сломанная ветка не завянет — На подушке снежные кресты. Тяжко спать, вдыхая этот запах. В небе синем — млечная тропа, И Медведица в холодных лапах Держит синий ободок серпа. Жнет цветы. И вниз слетают звезды. Милый друг, я жду тебя одна. Сон далек. Высокий синий воздух И дорога за окном — видна. 26.6.1942

«Слезы твои смахну…»

Слезы твои смахну, Если ты случайно заплачешь. Твою заслоню вину, Если ты своим сердцем заплатишь. Мы не пойдем на войну, Только зальем войну: Кровью, слезами, дождями. Мы искупим вину. Нас не клонит ко сну, Но мы не будем вождями. Ангелов Божья рать Стелет павшим кровать. Спите в перинах, солдаты. Мы — не должны умирать; Нужно камни собрать, Нужно поставить заплаты. 28.6.1942

«Не забывай, не обижай, не отводи…»

Не забывай, не обижай, не отводи. Ведь сердце женское в моей груди. Ведь в сердце женский, темный, вечный страх, Ведь я иду на ощупь и впотьмах. Не запирай высокое крыльцо, Не отвращай далекое лицо, Ведь я забыла для тебя других, Ведь мир сегодня для меня затих. Ведь я иду в последней тишине И только смутно помню о войне. Любимый, поддержи, не покидай, К плечу склониться на мгновенье дай. О, дай мне только раз передохнуть, И мы опять продолжим прежний путь. Прости меня за слабость и грехи, За розы, за свиданья, за стихи. И что в течение двух этих лет Молчала я всегда тебе в ответ. 28.6.1942

«Верною и чернобровой…»

Верною и чернобровой Я к тебе в ночи лечу, «И в реке Каяль бобровый Я рукав свой омочу». Только рана все — зияет, Кровь горячую точит, А стрела, как луч, сияет, В сердце до пера торчит. Кто тебя убил, коханый, Кто скакал гонцом в Путивль, Кто смывал с груди и раны Желтую степную пыль? Я не плакала зигзицей, — Я молилась и ждала, Я святой мочу водицей Край разбитого крыла. От живой воды с зарею Воскресают мертвецы. Я стрелу в степи зарою, Как хоронятся концы. И баян перстами тронет Горла белых лебедей. Кто надежду похоронит Двух счастливейших людей? 29.6.1942

«О, не царица, только Суламифь…»

О, не царица, только Суламифь Войдет к Тебе, когда настанут сроки. Да будет так: ночной реки извив, И виноград, и первые уроки. Холодным и жестоким был с другой. Со мною будешь — только терпеливым. Высокое чело и бровь — дугой. Но почему-то стал неприхотливым… И Песня Песней миру говорит О том, что радость выбрана не слепо. В библейский год Тебя боготворит Любимая и на пороге склепа. Но храм сияет нам невдалеке, Сожженным будет, мы его отстроим. Моя рука теперь в Твоей руке, Июль дохнул иерусалимским зноем. 2.7.1942

«Мне страшно мое вдохновенье без края…»

Мне страшно мое вдохновенье без края — Живу, догорая и не сгорая. За встречу с тобою — платить до могилы. Прощаю тебя за нездешние силы. За всех говорю, за тебя говорю, — Ночами и вечерами горю. Утрами и днями пою и пишу. Почти умираю, почти не дышу. Но сон опускается краткий, глубокий. И снова даются мне новые сроки. И я отдыхаю, и я затихаю, И я на часы, на минуты стихаю. Любовь моя. Жизнь моя. Смерть моя. Вечность. Прощаю тебе и твою бессердечность. Мне сердце дано на двоих и на многих, Для бдений, для будней суровых и строгих. 2.7.1942

«Как трудно с тобою списаться…»

Как трудно с тобою списаться, Как сложно с тобой созвониться, Как дивно тебя не дождаться, Как страшно тебя не добиться. Вот видишь: все — лишние речи, Но я не играю словами, — Мне хвастаться больше и нечем (Шелками и кружевами?). Как трудно с тобой сговориться, Как странно с тобой соглашаться, Как сладко и страшно открыться, Как трудно и стыдно вмешаться. Ты слышишь бессвязные речи, И ты их легко забываешь. Смеешься далече, далече И, может быть, даже зеваешь. Но рано с тобой расставаться И расставаться недружно. И ты не просил оставаться, Но мне показалось, что нужно. 2.7.1942