«На этой страшной высоте...». Собрание стихотворений
вернуться

Головина Алла Сергеевна
Шрифт:

«В темном городе люди спали…»

В темном городе люди спали, Ты проснулась и умерла, В остывающем одеяле Руки слабые развела. И куда тебе было деться, Узнавая мгновенный страх, В этой жизни, совсем не детской, В одиночестве и впотьмах? Ты не видела за витриной Смерти с розовой косой, Этот крест на аршин от глины С перекладиною косой, И на блеклой парче покрова, На шелку, что связал венки, Эту надпись, где буквы снова, Словно в азбуке велики.

«По радио холодный русский голос…»

По радио холодный русский голос Не признает, что Севастополь пал. Душа моя, должно быть, раскололась, Пока ты в Белой армии не спал. Как бились страшно наши под Каховкой, Мучительно отстаивали Крым. Серебряною маленькой подковкой Луна всходила через белый дым. На кладбище о Блоке ты заспорил, Пока к утру не начался погром. История рассудит. Рок ускорил Возмездие. И вот — последний гром. Тень Врангеля взметнулась над Востоком: — Эвакуируйте в порядке Крым. — Идут татарья. Но на льду широком Ливонских рыцарей мы победим. 5.7.1942

«Первая всегда враждебна встреча…»

Первая всегда враждебна встреча, Первое объятье — ни к чему. Вот такая яростная сеча — Только должное отдать уму. Не люблю, но только уважаю, С детства фехтоваться мы должны. Шпагою играя, угрожаю, Признаю, а Вы удивлены. Голубой павлин, а рядом — белый. Белый, Вы прекраснее в сто раз. Я гляжу на Вас уже несмело Сотнею своих павлиньих глаз. Говорят, что хриплые павлины, Умирая, лебедем поют. Говорят, что голос лебединый И любовь вешает, и уют. Шпаги скрещены на древних стенах, Над столом дубовым, за спиной. О любви, о страсти, об изменах Вечером беседуешь со мной. 5.7.1942

«Все шире русло. Дельтою стихи…»

Все шире русло. Дельтою стихи Расходятся и орошают землю. Я говорю, как пахарь от сохи, И только Богу за работой внемлю. Приходят чужеземцы. Что ж? Привет! Земля и впрямь для нас одних обильна. И вы сбирайтесь за труды, чуть свет, Работайте и правьте непосильно. Не так легко рабами володеть, Не так легко тебе княжить над нами. О Рюрике поют стихи, как медь. Над ним одним — нетлеющее знамя. И Киев вырастает на Днепре, Святой Владимир идолов сбивает. По деревням девчонки на заре Веснянки и березки завивают. Язычники, а вот полком идут Святым на лед. Молился Дмитрий ночью. Мы Русь не выдадим, враги падут, И я увижу Рюрика воочью. Сквозь Ледяной поход, побоище на льду, Он прискакал со знаменем к столице. Мы благодарны. Я к тебе иду, Жена усталому воздаст сторицей. 5.7.1942

2-й вариант

Сегодня виденье возможного дня, Как смерть, как рожденье, коснулось меня. В привычных словах, в начертании чисел Настойчивый зов, узнаваемый смысл. Созвездья, соцветья, союзы, семья Круги замыкают возле меня. И будущим ширится пустота, Сквозит и — срывается темнота. И радость, почти что, приникла ко мне: Сияющий иней на мутном окне… Не спорь, не дрожи, не гори, покорись. Здесь ад, словно парус, в закате повис, Здесь рай отступает. Осенняя высь, Как призрак вещает: не обернись. Придет этот час — равновесие сфер. И мир за оградою — больше не сер. И я — не черна. И ты — больше не бел. Пишу черновик. Заполняю пробел.

«Лилит, Сафо, Офелия и Ева…»

Лилит, Сафо, Офелия и Ева, Придите мне сегодня помогать. В день радости, усталости и гнева Я не хочу, я не умею лгать. Нарцисса, Кайна, Ангела и Яго Мы встретим хором жалоб и стихов. Постель свежа, а на столе бумага, И голос женский из-под ворохов Таких стихов, как ни одна не может Тебе или иному написать Ведь нас тоска, нас червь могильный гложет, Нас не хвалить бы надо, но — спасать. И сжалиться над нами на минуту. Потом мы снова встанем и простим. Сирена в Одиссееву каюту Как рыба смотрит холодком пустым. Но змеями волос метет Медуза Песок у ног убийцы, и — слепа… Моя надежда, падаю от груза, Широк твой путь, узка моя тропа… 7.7.1942

«Мой друг, примиренность прежде…»

Мой друг, примиренность прежде, Чем даже начало пути. Я в серой и пыльной одежде Хочу за тобою идти. Я мудрости не научилась, Но верить в нее начала, И кровь моя не просочилась, Но в сердце сгорела дотла. Смотри — непотухшие взоры, Но их привлекла тишина. На платье моем — не узоры, Но вечные письмена. И ночью за лунным сияньем, А с солнцем — на Купину, Иду за твоим обещаньем, Не данным еще никому. 9.7.1942

«О, если ты придешь ко мне в июле…»

О, если ты придешь ко мне в июле, Я буду жить еще, и петь, и знать, Что яблони меня не обманули, — Стоявшая рядами чванно знать. Цвели, как фрейлины в своем уборе Национальном, шитом серебром. Теперь сложили ручки на заборе И ждут, пока мы их не оберем. О, мы ведь знаем — бледные, худые, Они вальяжно станут румянеть. Несут корзин — кареты золотые. Всё к сроку: золото, рубин и медь. 29.6.1942