Девушки выпрягли мёртвого загара, и оставшийся, ведомый под уздцы купцом, грустно потащил телегу вправо от дороги, к ручью, олицетворяя собой всю безнадёжность и бесперспективность существования тягловой лошади. Теперь ему до постоялого двора придётся тащить воз в одиночку.

Прежде чем пойти к ручью, я, превозмогая отвращение, обшарил трупы убитых и забрал у них все деньги, что нашёл — их было совсем не много, двадцать с чем-то монет. Ну и это хорошо, пригодятся. Кроме того, содрал с них броню и забрал оружие — вот это уже весомо стоит денег, если уж я собрался зарабатывать на жизнь воинским ремеслом, на брезгливость у меня нет права. Кто знает, куда мне придётся ехать за Арганой и каких средств это потребует. Лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным...

Стащив ворох снаряжения к ручью и отойдя в сторонку от того места, где расположился купец, я разделся догола, выстирал в воде свои штаны, жилет, предварительно вытерев ими оружие и броню — не хотел совать в воду — всё-таки дерево, вдруг как-то распухнет и размокнет. (Потом я узнал, что это было довольно глупо — неужели оружейники делали бы такие вещи, не позаботившись о пропитке, защищающей их от воды — ну, к примеру, а если в дождь попал?).

Развешав на ветке выстиранные и отжатые шмотки, я присел на травку, в вечернем сумраке рассматривая чужое оружие, и пришёл к выводу, что оно мало чем отличается от моего — может только какие-то неуловимые признаки отличия, которые мог бы заметить очень опытный человек, а так — мечи, как мечи. Тёмное железное дерево, имеющее красноватый оттенок, рифлёные рукояти с насечкой и рисунками, не позволяющие скользить ладони, даже если она измазана кровью (убедился). Я невольно залюбовался этим произведением искусства неизвестного мастера — видно было, что меч делали очень умелые и опытные руки, подумалось — надо узнать, кто мастер, сделавший этот меч и заказать ему клинок для себя. Вероятно, он стоить будет немало — хотя — продав трофейные клинки, я теперь получу достаточно средств для покупки меча и остальных нужных мне вещей.

Сзади послышался шорох, и я резко обернулся, привстав и держа в руке трофейный меч — может какой-нибудь из супостатов остался в джунглях и норовит пресечь мою молодую жизнь? Но — нет.

Низкий вкрадчивый голос негромко сообщил мне:

— Ты был так прекрасен — весь залитый кровью, быстрый, как молния, настоящий мужчина! Я так возбудилась, глядя на тебя! Наплевать, что ты ниже меня, зато — самец, настоящий самец!

Последние слова о том, что девица выше меня, как-то сразу охладили моё вспыхнувшее естество, и я подумал — «ЭЭЭ...а папаша-то был совершенно прав, насчёт своих дочек. Любит погулять девка-то...впрочем — а почему нет? Имеет право — если уж на измены жён тут смотрят сквозь пальцы, то уж незамужние женщины — тут им вообще карты в руки.»

Рила подошла ко мне, длинным пальцем отвела всё ещё направленный на неё меч, прижалась ко мне длинным гибким телом, потом наклонилась и крепко поцеловала меня в губы, прошептав:

— Позже обсудим... — и пошла к повозке.

Я натянул ещё не просохшую, волглую одежду и тоже пошёл к купцу, досадливо морщась трогающему повязку на предплечье. Заметив меня, он с сожалением сказал:

— Старею, видать. Всё себя юношей чувствую, а сегодня еле отбился от каких-то двух жалких уродов, если бы не ты — тут нам и конец. Всё, больше таких глупых поездок, без охраны не будет. Два охранника, минимум, или одного такого, как ты.

Увидев в моих руках трофейное снаряжение, он предложил мне сложить всё в повозку — он не претендует на него, считая всё барахло моей честной добычей.

Так я и сделал, увязав снаряжение и оружие в аккуратный тюк и забросив в угол повозки.

Пока всем этим мы занимались, уже стемнело, и купец предложил:

— Давайте-ка мы тут и заночуем, раз уж не успели добраться до пригородного постоялого двора засветло. С утречка встанем, и спокойно докатимся до города — как раз и ворота уже откроют. Как только прибудем в порт и разгрузимся — я с тобой расплачусь, как договаривались, и добавлю ещё десять монет за спасение наших душ.

— Да, папа, щедрость твоя не имеет границ! — фыркнула Рила — накинул бы уж парню сто монет, если бы не он — сейчас бы нас драли эти уроды, а ты бы валялся с выпущенными кишками! Вот ты барыга, так барыга! Совесть имей!

— Его работа такая! — огрызнулся Рагун — а если всем раздавать свои деньги, останешься голым и босым! Дура ты, дура и есть! Ладно, добавлю ему ещё десяток монет, И ВСЁ! И вообще — нечего вешаться на шею первому встречному — я видел, как ты лезла к нему! У вас как мода какая-то, вешаться на моих охранников. Есть хоть один, которого ты пропустила?

— Есть. Тот, которого убили в прошлом году, когда ты попёрся в рейс, хотя тебя предупреждали, чтобы не лез в этот лес, пока не придут стражники и не очистят местность. Мы тогда ещё всего товара лишились — хорошо хоть живым ушёл. Вспомнил того охранника, да?

Купец покраснел, выругался, плюнул, и пошёл разводить костёр.

Через полчаса пламя лизало круглые «варильные» камни, в деревянном котле плавали кусочки мяса, овощей, пряности, а девушки время от времени помешивали похлёбку и следили, чтобы температура бульона не снижалась.

Местные похлёбки всегда имели привкус копоти, как ни старайся, видимо потому, в большом почёте пряности, а ещё — очень острые приправы по типу перцев.

Когда-то я прочитал — почему в тропиках популярны острые, очень острые, жгучие приправы — это очень просто и тривиально — глисты, различные паразиты, размножающиеся со страшной силой и готовые выесть человека изнутри, если им дать такую возможность. Любой способ не допустить эту червивую пакость внутрь себя приветствовалась. Вообще-то мне всегда нравилась острая пища — ещё на Земле я всегда покупал корейские приправы, корейские вкусности типа острой морковки и грибов, ел, и наслаждался.