— Ээээ..— я не знал, что сказать — а не рано тебе? Может ты ещё слишком молода, чтобы думать о мужчинах?

— Ты, как будто, не акома — насторожилась девушка — ведь у вас девушки выходят замуж после первой крови! А ты рассуждаешь, как какой-то жрец из храма целомудрия.

— Да это я так, к слову пришлось — отступил я на попятную — ты вправе решать сама, как и с кем будешь миловаться, согласен. Ну всё, отстань, дай подумать. Да и мне надо работать — вдруг кто-то выскочит и нападёт на нас снова! Не мешай наблюдать за окрестностями.

— Да ты просто уходишь от разговора — проницательно сказала и ухмыльнулась Мирака — странный ты какой-то...но желанный. Потом обсудим.

И она зашагала к сидящей на телеге сестре, хихикая про себя и чего-то бормоча, типа:

« А задница у тебя ничего...»

Я остался в гордом одиночестве и растерянности — это полный аут! Второй раз за сутки меня раскусывает, как орех влюблённая девица. Да что же это такое делается?! Или бабы мне попались такие хитроумные, или я полный лох — стою на лыжах, а лыжи не едут...или лето, или я...хммм. Мдя.

Городские ворота ничем примечательным не запомнились, так как не отличались от каких-нибудь кремлёвских ворот, кроме дешёвого исполнения и явной функциональности — впрочем, одно врезалось мне в память — петли ворот были медные. На Машруме это было похоже на то, как если бы на Земле петли ворот сделали из золота или платины. Хотя — нет — из бриллиантов — такая была цена петель. Такие петли мог позволить себе только большой и очень богатый город, и никто больше. А в остальном — ничего особенного — так я себе и представлял средневековый город — каменная стена, высотой с пятиэтажку, часовые, бдящие возле ворот и на стене, будочка «дежурного», в воротах, для сбора мзды и осмотра груза, ввозимого в город — всё рутинно, пыльно, скучно. Монеты переходят из рук в руки, стражники скучают и вяло переругиваются, решая, кто пойдёт за водой, а то горло пересохло, затор в проезде с матом и криками — сцепились два торговца, не желавшие уступить друг другу проезд — если заменить всё это автомобилями и одеть людей в земную одежду, то и не отличишь от обычных горожан — хамство, скука и пробки на дорогах. Я даже слегка разочаровался — ожидал увидеть что-то эпическое, эдакое, соответствующее сказочным повествованиям и ролевым играм, а тут какое-то дежавю...

Город, внутри, тоже не представлял ничего особенного — этакий арабский городишко, с налепленными друг к другу плоскокрышными зданиями, разноцветной, грязноватой толпой и сладким запахом помоев, знакомым мне по улицам одного провинциального города, в котором я был в командировке. Там, всего в нескольких кварталах от центра, добрые граждане плескали мочу из вёдер просто на мостовую, под ноги прохожим, и когда наступало лето, вся это жёлто-зелёная жидкость испарялась, создавая неповторимое амбре.

До сих пор, название этого города ассоциируется у меня с мочой и помоями — возникла устойчивая мнемоническая связь. Что-то подобное было и здесь, с тем различием, что на Земле люди экономили на вывозе из выгребных ям, плеская помои на улицу, а тут никаких выгребных ям не было, а все помои текли по канавам сбоку улиц, попадая в конце своего пути в море — благо был уклон в сторону моря и дожди частенько помогали очистить этот город от нечистот.

Во что правда было интересно — это народ на улицах — одетые и раздетые, чистые и грязные, белолицые и чернолицые — кого только не было — сразу верилось, что это громадный по здешним меркам, город-порт, город-рынок.

С замиранием сердца я заметил на улицах города рабынь, которых вели на верёвках, прикреплённых к чему-то вроде собачьих ошейников. Рабыни, обычно, что-то несли за своими хозяевами или хозяйками — как собачки, на поводке. Они были, в основном, обнажены, частично, или совсем — похоже, хозяева не особенно заботились о сохранности чувства собственного достоинства у рабов.

Кстати сказать — мужчины-рабы тут тоже не обременялись одеждой — хорошо, если им давали хотя бы набедренную повязку, а то и того не было. Видно, что степень одетости рабов — суть — вещей, неких одушевлённых механизмов — мало кого заботит и уж совсем не вызывает ни у кого никаких отрицательных или положительных эмоций — ну вообще никаких. Кому интересно — стоит автомобиль в чехле или нет? Вот так никому не интересно — одет раб, или нет. «Хорошо хоть тут климат такой, что одежда не актуальна» — подумал я.

Для моих спутников картинки города были привычки и не вызывали никакого интереса, только Рила, заметив мой жадный интерес к окружающему, ехидно подмигнула:

— Изображаешь, что никогда такого не видал? Ну ну...старайся, мой принц.

Пройдя через город узкими извилистыми улицами, через два часа мы вышли к порту, конечной цели нашего маршрута.

Порт открылся с высокого спуска, замощённого булыжниками. Я бывал на море — но разве это были моря? Турция — море? Тогда я — балерина! А это — было Море...

Оно сверкало, оно пахло йодом и простиралось до горизонта, широкое, как небо, на котором, как облачка, были разбросаны белые паруса кораблей.

Их было много, кораблей, так много, что я даже не ожидал — их было десятки, сотни, казалось, кораблями было заполненной всё пространство. Я никогда не видел столько парусов, и столько кораблей, стоящих на рейде и у пирсов. Теперь я точно поверил, что это был один из главных портов, если не самый главный порт империи.

Вначале меня охватило благоговейное чувство от вида этого чуда, потом охватило восхищение красотой увиденного, а затем настал момент уныния — как я найду Аргану в этом городе? Как выручу её с одного из этих кораблей, если её увозят? Возможно, она сейчас сидит в вонючем трюме вон того великолепного парусника, распустившего свои белоснежные паруса и несущегося по волнам в открытое море, а может вон на той шхуне, которая идёт вдоль побережья в другую сторону, а может...да мало ли где она может быть!