Василь на это не обращал бы внимания, если бы не мост через Кубань. В один день осиротел. И все взгляды теперь — на него одного. Отомстишь, сержант? Должен отмстить, обязан. Ребята теперь будут смотреть на него весь остаток дней, всю долю отпущенного.

За стенами госпиталя буйствовало южное лето, легкие халаты молодых сестричек распахивались и без дыхания ветра. Но не спал Василь совсем не от этого. Не шел сон, хоть плачь. Ну, закончится война, ну, он выживет. А дальше? С тридцать девятого года в армии, с финской кампании. Лучшие годы в окопах и блиндажах, занятия в диверсионной школе, высадки, и самое худшее в них — ожидание. Он не задумывался, какой смысл в этих рейдах в тыл врага, если бы задумался, давно сошел бы с ума. Но и дураку понятно: толку мало. Гибнут люди, а тем, кто уцелел, на грудь медаль. В этих высадках сжигалась та сила, которая дается человеку для главного: поставить хату, завести семью, родить сына. Да, у него давно должна была быть семья, хозяйство, смысл в жизни. Но вместо сна являлся ему батька, Александр Минович. Батька до самой войны не вступал в колхоз, жил в маленькой хатке, больше собирал травы, чем гнулся на собственных сотках. У батьки было золото, осталось еще с первой германской. Василь как-то выгреб из подпечья жестянку и вывернул на пол тяжелые монеты. Подскочили младшие братья, Дима с Костиком, и стали все играть в золото. Они складывали монеты в столбики — у кого получится выше. Сопели, старались, пока не заревел Кастусь. Его столбик старшие сбивали щелчками. И тут в хату вошел батька. Василь выскочил в окно, младшие зашлись в плаче: пальцы у батьки, как клещи, только взялся за ухо — оно уже красное, как бурак, и вдвое больше другого. Батька перепрятал золото, закопал под яблоней. Василь хоть и подсмотрел, под которой, но больше за золотом не лазил. Батькино пусть останется батьке.

Имея золото, батька не хотел строить новую хату. Наверно, тоже видел впереди черную яму, прорву. Собирал купальские травы, лечил людей от трясучки и колтуна, мог даже спасти от падучей.

…Хуана отправляли в глубокий тыл, и Василь зашел с ним попрощаться.

— Главное — жить остался, — сунул он под одеяло другу флягу со спиртом, тот же завскладом расстарался. — А сделаешь протезы, ещё на свадьбе гульнем.

Хуан молча улыбался.

— Где тебя после войны искать?

— Может, в Испании, — разлепил тот иссохшие губы. — Слушай, амиго, отдай мне свой пистолет… Первый и последний раз прошу!

— Пистолет? — растерялся Василь. — Так нет, браток, пистолета… — И разозлился: — Да прекрати ты с пистолетами играть! Кончилась для тебя война, понял? А отомстить и без тебя есть кому. Ты что думал, я им это прощу?

Хуан положил на его плечо горячую руку, тяжело задышал:

— Останешься в живых — найди меня. Вместе в тот хлев придем…

Василь мотнул головой и кинулся из палаты на улицу.

Рана постепенно затягивалась, и Василь стал обдумывать свою дорогу назад. Да, он должен был вернуться в станицу, где оставались хлев, закут с навозом, баба Наталья и дед Михайло, — и еще кто-то. «Не такой я дурак, как вам кажусь, — сжимал зубы Василь. — Думаете, все там полегли? Зря думаете».

Он расхаживал ногу, хромал, как заведенный, по тропинкам госпитального парка. Нога все еще была чужой, кровь едва-едва живила ее. Но уже появился аппетит, уже он прижал раз-другой в темной аллее перевязочную сестру, та хоть и стукнула локтем под ребро, но затихла на мгновение в руках, обвяла. Ничего, девки от него никуда не денутся, он это всегда знал. Курица и убегает от петуха, а где-то под забором вдруг ослабнет и запнется, раскинув крылья.

Расплатится с долгами, — тогда к девкам.

Но без осложнений Василь еще ниоткуда не уходил. С медкомиссии его неожиданно отправили к начальнику госпиталя.

— По вашему приказу…

— Проходи, сержант. Вот товарищ майор с тобой поговорить хочет.

Молодой майор-штабист внимательно просматривал папку с его документами.

— Вы родом из Белоруссии?

— Так точно, из-под Речицы.

— Речица это…

— Гомельская область, город и моя деревня на Днепре.

— Ага, Днепр… Национальность белорус?

— Так точно, — удивился Василь.

— Ну вот, белорус… А поляки у вас были?

— Где у нас? — не понял Василь.

— У вас на родине. Видели когда-нибудь поляков?

— Есть польские фамилии. Пуховские, Козловские, Хмелевские, — вспомнил Василь. — У нас их пшеками зовут.

— Так что, товарищ сержант, — стукнул ладонью по папке майор, — есть приказ о создании польской армии, и вы направляетесь туда. Наша армия, советская, будет участвовать в боях против фашистов, называется Войско польское. Ясно? Принимайте под начало команду из девяти человек и отправляйтесь в пункт формирования, в сопроводительных документах написано, когда и куда явиться.

— Я же разведчик-диверсант, — вытаращил глаза Василь, — по-польски ни слова…

— Ничего, научитесь. Да там не одни поляки. Вот ваша команда из белорусов.

— Белорусы те же русские… — никак не мог понять Василь. — При чем здесь я и поляки?

— Приказы не обсуждаются, сержант! — вышел из-за стола майор. — А разведчики-диверсанты и в Войске польском нужны.

В полный голос Василь выматерился уже за дверью. В руках бумаги, в голове полная путаница. Был белорус — стал поляк. А, хол-лера, в душу их мать, пся крев…

Но чему их учили в разведшколе? Принимать решение и действовать самостоятельно. Перво-наперво Василь пошел прощаться с соседями по палате.

— Ну, землячок, — остановился он возле кровати барановичского бульбаша, — по-польски шпрехаешь?

— Так в польской школе учился, — с достоинством ответил тот. — Четыре роки ходил.

— Во, падла! Поляк, значит?

— Учили мы их стишок… «Кто ты естэсь? Поляк малы. Яки знак твуй? Ожел бялы…» Но смеялись они над нами. Говорим не с тем акцентом. Заносчивый народ, просто так не подойдешь.