Корневич всю дорогу молчал. Видно, прикидывал, как из пехотинца превратиться в разведчика-диверсанта, которому море по колено. Ну-ну, пускай. Парень, сдается, ничего, плечи узковаты, но уцепистый, руки клешнястые, крестьянские. Молчать может.

Дорогу Василь знал. Во-первых, помнил карту, которую изучал перед высадкой, во-вторых, расспросил местных. Станица Алексеевская большая, ее знали. И про мост упоминали, тот самый мост, который охранял сын бабы Натальи. Ничего, слава Богу, не все погибли.

— Еще не вечер, Ванька! — толкнул он Корневича, дремавшего на охапке соломы.

— Приехали?.. — вскочил тот.

— Спи, пехота. Ваш брат, если не спит, есть просит.

Кто-то из артиллеристов засмеялся.

На узловой станции, как это и должно было случиться, они сразу нарвались на воинский патруль.

— Документы.

— Так, это, в польское войско направили… — сказал Василь — и осекся, зная, что еще тот не родился, кто бы доказал что-нибудь патрулю.

Но капитан медлил, всматриваясь в одну-единственную бумажку, которая нашлась у Василя.

— Летчик Кожедуб тебе не родня? — наконец поднял он красные от усталости глаза.

«Ага…» — зыркнул Василь на голубые петлицы капитана.

— Так точно, брат, — встал он по стойке «смирно».

— Родной?

— Так точно, родной.

— Ему вторую Звезду повесили.

— Ну-у?!.. — радостно выдохнул Василь. — Ивану?!

— Ивану Никитовичу, товарищ Василий Александрович.

— Так мы, это, из одной деревни, — понурился Василь.

— Куда направляетесь?

— В станице Алексеевской находилась моя спецгруппа. Ищу… — объяснил Василь, уже ни на что не надеясь.

— Ефрейтор с вами?

— Так точно, со мной.

— Ладно, сержант, на первый раз отпускаю. Скажи спасибо фамилии.

— Спасибо, товарищ капитан!

— Хорошо-хорошо. Как добираться будешь?

— На попутке…

— Выходите за город вон по той дороге, а там как повезет.

И капитан с двумя бойцами медленно пошагал по площади, не оглядываясь.

— А вы правда земляк? — во все глаза смотрел на Василя Корневич. — Из одной деревни?

— Тот же с Украины, а я белорус, дурило! — с облегчением захохотал Василь. — Давай быстрей, пока нас опять не заловили…

До станицы они добрались поздним утром.

Пыльный шлях с высоченными тополями лежал пустой, ни человека на нем, ни собаки. В прореженных садах кое-где сожженные хаты, но запах гари на пепелищах уже выветрился.

— Ишь, тишина какая! — кивнул на станицу Василь. — Будто и войны нет, а, Ванька? Будто не было ничего.

— А что здесь было? — спросил тот.

— Скоро узнаешь.

И уверенно направился в тот край станицы, где и мост, и хата бабы Натальи, и Мельниченко с помощниками.

Шел по станице, ничего не узнавая, ни старых верб, ни мосточка через яр, ни двухэтажного здания сельсовета, еще недавно с него свешивался флаг со свастикой, теперь трепещется наш.

— Глянь, Ванька, наше знамя прицепили, советское. Во, гады…

— Ну правильно, — едва поспевал за ним Корневич. — Наше, какое же еще…

— А где они моих ребят закопали? Ничего, сейчас расскажут…

Сильно припекало, Василь раздраженно отмахивался от слепней, вытирал с глаз пот, ругался.

Вот и хата. Сейчас она совсем не такая, какой ее помнил Василь. Конечно, из кучи навоза обзор не тот.

Вошли во двор. Василь едва сдержался, чтобы не заглянуть сначала в хлев. Нет, надо в хату. А ведь он ни разу и не был в ней, не довелось погостить. По-хозяйски распахнул дверь, только на мгновение остановился на пороге — и в темную прохладу жилья.

Баба Наталья доставала из печи чугунок с варевом, оглянулась на стук двери — и ахнула, выпустив из рук ухват.

— Добрый день в хату, — скинул Василь с плеча мешок, лямки которого изрядно натерли плечи за дорогу. — Узнаешь, бабка?

— А бо-о… — закрыла Наталья рот уголком платка. — Откуль это ты?

— Нечистая принесла, — криво усмехнулся Василь. — Горилка есть? Тащи, баба Наталья, на стол. Нам сейчас без горилки не обойтись.

— Дак, это, с похорон осталась…

— С похорон? А дед Михайло где?

— Сорок дней как поховали. Не выдержал мой дед, в ту же ночь, как вы уехали, лег вот так на кровать и больше не поднялся. Сразу после вас… — Наталья вытерла рукой глаза.

— В ту же ночь, говоришь? — придвинул к столу табуретку Василь. — Проходи, Иван, помянем человека.

— А где твой чернявый? — вглядывалась бабка в Ивана. — Тот был как цыган.