— Отрезали ноги цыгану.

Василь достал из мешка консервы, сахар, хлеб.

— Обе ноги до колена. Сына нету?

Баба Наталья, будто не расслышав, бегом кинулась в сени.

— Боится про сына, — подмигнул Василь Ивану. — Ничего, нам ее сын не нужен.

Иван, мало что понимая, пожал плечами.

Баба Наталья принесла наполовину заполненную кварту, кусок пожелтевшего сала, три луковицы:

— Голодно у нас…

— Ничего, все, что на столе, тебе останется, — налил в два стакана мутную самогонку Василь. — Ну, нехай ему земля пухом…

Торопливо закусили, Василь налил еще раз:

— У православных три чарки надо.

Баба Наталья дрожащими руками поправляла черный платок, все пыталась что-то сказать — и не решалась. Выпили по третьему разу, Василь закурил, стараясь не смотреть на хозяйку. Корневич встал и открыл окно, высунулся из него, наверно, запьянел.

— Ну, баба, — поднялся Василь, — докладывай.

— Шо?! — испугалась та.

— Называй, кто выдавал наших.

— То я ж не знаю… Мало шо люди языками мололи…

— И Мельниченки не знаешь? Того самого, что в хлев приходил?

— Чому, знаю… — опустила глаза баба Наталья. — Его сын старший был в полиции. И сам…

— Где живет?

— За сельсоветом третья хата, рядом две спаленные, а его уцелела… Кинь, на шо он тебе! Сын с немцами утек, то он с невесткой остался. Кинь, нехай его совесть заедает…

— Такого заест… — Василь завязал пустой мешок, взял в руки автомат. — Ладно, баба Наталья, не поминай лихом. За старика своего прости. Это ж из-за нас он…

— Все там будем.

— Конечно, все, только одни раньше, другие позже. А кому и помочь надо. Пойдем, Ванька.

Корневич, уже кое-что поняв, качнул головой, будто отказываясь, — и потащился, нога за ногу, следом за Василем из хаты.

Чем ближе к сельсовету, тем больше Василь ускорял шаг. Горело лицо, не понять, от водки это или от жары. Сердце стучало в ушах, кипела в жилах кровь. Не шел — летел.

Где-то сзади спотыкался Иван. Василь ни разу не оглянулся, но знал: никуда Ванька не денется.

Да, все правильно: сельсовет, две сожженные хаты, одна уцелевшая. Вот и тетка навстречу.

— Хата Мельниченков? — не здороваясь, спросил Василь.

— Ихняя… — шарахнулась от него женщина.

Во дворе было пусто, откуда-то потягивало дымком. «Богатые, сволочи…» — охватил он взглядом широкий двор с хлевом и овином, над плетнем тяжело свисали головы подсолнечников, на сотках стена кукурузы.

Сильно прихрамывая от внезапной боли в раненой ноге, пролетел мимо пустых окон к двери хаты. Широко открыл — и кинулся, будто головой в прорубь. В темной хате сразу увидел, как метнулась за занавеску молодая женщина. Но не успел он оглядеться, как молодуха выскочила назад с ребенком в руках, заступила ему дорогу:

— Никого нет!

Ребенок, выхваченный из люльки, сучил руками и ногами, кричал.

Василь молча отодвинул ее, прошел к двери в чистую половину хаты. С кровати уже поднимался человек в армейских штанах и нательной рубахе, испуганно загораживаясь рукой от неожиданного гостя.

— Сиди-сиди, голубок, — стал в дверях Василь, уперся руками в косяки. — Не узнаешь, господин Мельниченко?

— Где-то виделись?.. — еще раз попытался тот подняться.

— Сидеть! — гаркнул Василь. — Можно сказать, что и виделись. Не помнишь, как в хлев к бабе Наталье забегал? Десантников ловил? С немцами ты тогда бегал, не помнишь?

И увидел, как задрожали руки Миколы Мельниченки, как побледнело лицо, как шаркнула по полу босая нога.

— Вспо-омнил!.. — удовлетворенно протянул Василь. — А я тогда в закутке прятался, под навозом. Ты вот так в воротах стоял, а я в говне. Не нашел ты тогда меня, Мельниченко.

— Д-дак я ж… не хотел н-найти…

— Дядько, дядько… — стучала Василя по спине молодуха, стараясь проскочить в комнату к свекру. — Пустите!..

— Корневич, убери женщину, — не поворачивая головы, приказал сержант.

Иван, которого не слыхать было, не видать, стал молча отжимать ее в угол. Заходилось в крике дитя, вопила женщина. Василь почувствовал: еще немного, и он не выдержит.

— Поднимайся, — ступил он в комнату. — Пойдем.

Микола послушно поднялся, споткнувшись о сапоги у кровати, оглянулся на Василя.

— Обуваться не надо.

В углу возились Иван с женщиной, но ребенок, как ни странно, вдруг затих.

— Давай-давай, за хлев, — подтолкнул Миколу в спину Василь.

— Я тебе денег дам, солдат, — заговорил во дворе Микола, — много денег! Иди себе своей дорогой, а я тебе золото… На шо тебе моя жизнь, возьми деньги. Чуешь, солдат, золото…