Неизвестно
Шрифт:
Пока надо просто сыпать в ванну рассыпающиеся куски льда.
— И моя тут капля меда есть! И моя! — кричит в дыму Кибальчич.
«Какой мед? Так едко, горько.»
— Это образуется нитроглицерин. Жидкость дымится от самонагревания. — Николай склоняется над сосудом и вдруг, побледнев еще сильнее, шарахается от ванны.
— Что? Что случилось? — вцепляется в его руку Лев.
— Назад! Слишком много капель. Может случиться взрыв!
Отравленная испарениями Якимова сползает по стене: обморок. Тигрыч с Ширяевым подхватывают ее, почти бегом несут к дверям. Кибальчич пятится, не сводя глаз со страшного сосуда: сейчас, через секунду, вздыбится все, полыхнет.
Но взрыва нет. Ни через минуту, ни через пять. Испуганные, с почерневшими вдруг лицами наблюдают они из передней, как слабеет бьющая струя, стихает бульканье, рассеивается дым, поднимаясь желтеющим облаком к потолку.
Откашливаясь, разгоняя марево руками, Кибальчич рывком распахивает форточки. Ядовитые пары струятся из окон. Тихомирова подташнивает, и он не понимает, почему никто до сих пор не заметил дыма—ни прохожие, ни дворник, ни городовой.
— Квартиру Михайлов верно выбрал. Почти все окна — на пустырь, — словно бы отвечает ему Кибальчич. — Вот и не видят.
Потом, тихо ступая, вошла Катя, разглядевшая бьющие из форточек пары; с тревогой кинулась к Тигрычу. Следом появились Перовская с Желябовым. Очнулась повеселевшая Якимова. И всем захотелось есть. Кибальчич сам вызвался принести что-нибудь из ближайшей лавки. Пропадал он долго. И принес — целую корзину красной смородины, разумеется, истратив все выданные на съестное деньги. Хохотали все.
— Смородина! Ой, не могу.. — заходилась в смехе Катюша.
— Нам бы окорока тамбовского. А он. — гремел Желябов.
А Кибальчич был доволен. Набив рот ягодой, не обращая
внимания на стекающий по бороде сок, он тянул Тигрыча с Желябовым к дощатому столу, где в ящике лежала спираль Румкорфа, рядом гальваническая батарея, тут же цилиндрические корпуса мин — медные, длиной в полтора аршина.
— Важно, крайне важно, — наседал на Андрея, — чтобы швы легли плотно, герметически, понимаешь? Иначе нитроглицерин будет просачиваться, и убойная сила погаснет.
— Ясно, — кивнул Желябов.
— Ясно ему.. — почему-то обиделся Кибальчич. — Нужно, чтоб после сказали: мина так сложена, что лучше ее не отделал бы офицер артиллерийской академии. Осознал?
— Уж лучше бы не говорили. — усмехнулся Тихомиров; рожденные удушливым дымом непрошеные, обморочные тревоги рассеялись, и он снова был спокоен.
— А вот и нет! Это, братцы, наука. Поймите, мне удалось изрядно увеличить взрывную силу динамита, — почти восторженно крикнул Кибальчич. — Что у Нобиля — всего-то 25 процентов нитроглицерина. А у меня. Я рисковал, но довел его содержание до 75 процентов! Вдумайтесь: создано вещество в несколько раз сильнее заграничного динамита, в двадцать раз мощнее артиллерийского пороха. Каково?
Черный динамит в жестяных банках из-под конфет разносили по другим подпольным квартирам — на Лиговку, Невский, в Саперный переулок, на Тележную, Малую Садовую: если раскроют одну явку, то взрывчатка сохранится в других.
Шли, смеялись, что-то шептали на ушко милым спутни- цам-радикалкам, изящно поигрывая яркими баночками, под крышками которых невидимо подрагивала пахучая студенистая смесь, пока не начиненная отравленными шариками.
Тигрыч был влюблен. И какое же счастье, что это не любовь-борьба, а просто — любовь. Сердце перегоняло звонкие, словно бы о чем-то поющие потоки крови, и он восторженными мгновениями вдруг понимал это незнакомое прежде пение, еще сильнее вращались его серые глаза, упруго несли не устающие ноги, и идеолог страшной для правительства организации в тяжелом пальто (от корректур, свернутых прокламаций и нелегальных газет) легко взлетал на второй этаж, где в полутемной передней его обнимала Катя. Удивительно, что квартиру Катюша снимала вместе с Перовской. Барышни жили вместе, жили дружно, пока не появился Желябов. Теперь Соня пропадала у него. И это тоже было кстати. Иной раз, правда, Тихомирову под руку попадались какие-то мелкие вещи Перовской, неподвластно вздрагивала душа, но Катя, все замечающая, решительно и быстро устранила и это препятствие.
Жаль, что провалилось дело в Херсоне. Подкоп и пролом стены в казначействе удался — вор Клим и вправду понимал толк в подобных предприятиях. Революционеры взяли в ту ночь более полутора миллионов рублей — огромная сумма! Но сохранить смогли только 16 тысяч. Все остальное полиция раскопала в тайнике под деревней Алешки.
Жаль? Мысль путалась. Конечно, деньги намечалось употребить для устройства побегов попавших на каторгу товарищей. И главное — для покупки заграничного динамита. Однако кража оставалась кражей, как ни крути. Что бы сказали мама, отец, о которых Тигрыч старался не думать, но о которых непременно вспоминал почему-то именно в такие минуты. И тотчас же всплывал из суетной мути лучезарный лик Святителя Митрофана Воронежского; какое-то странное беспокойство охватывало Льва: где образок? в какой ра- дикальской квартире он забыл его? найти бы. Найти? Но — зачем?
Уж лучше с оружием в руках открыто напасть на банк, а тайное похищение. Нет, был тут какой-то неприятный привкус. Чуть не сказал: малиновой пастилы.
Михайлов только отмахнулся. Не до того ему. Хорошо хоть Кибальчич — умница, гений! — уже выработал достаточное количество динамита. К тому же придумал взрыватель для метательных мин. Худой, позеленевший над кислотами изобретатель не раз пытался объяснить Тихомирову, занятому очередным номером «Народной Воли», устройство снаряда, но тот, удаляя следы обеда с лацкана, запомнил только какие- то трубки и трубочки, что-то про напудренные смесью бертолетовой соли и антимония фитили, цилиндрики с пироксилином, капсюль с гремучей ртутью. Поразило: смесь мгновенно воспламеняется от одной капли серной кислоты.