Шрифт:
– Не заорёшь? – для проформы спросил первый мент.
Денис весь сжался и даже головой не мотнул: не мог. Да что он теперь мог? Не с ментами надо будет сражаться, а в кабинетах с чиновниками. Кто бы научил – как?
«Мамочка, ты же меня вытащишь отсюда? Я хочу к тебе. Я тебя люблю. Я сам не знал, как тебя люблю!».
Мысли забивали ему голову, и она начала болеть.
В кабинете, куда его привели милиционеры, его уже знали: перед женщиной в кричащем красном костюме лежала пачка исписанных листов – вся правда и неправда о Денисе Лабутине и его семье. Женщина перебирала документы холёными руками с модным маникюром и не читала, а будто освежала в памяти давно изученные факты.
– Отпустите меня к маме, – сипло проговорил Денис, с трудом глотая комки в горле и, подумав, выдавил: – Пожалуйста.
Женщина подняла к нему лицо – такое же холёное, как и руки; с искусным макияжем, сквозь который проглядывала неженская жёсткость. Серые глаза впитали Дениса всего, до последней клеточки, словно выпили, оставив от Дениса одни стеклянные стенки стакана.
– Здравствуй, Денис Николаевич, – красивым низким голосом произнесла эта ухоженная женщина. – Меня зовут Алла Викторовна Крисевич. Я отныне твой начальник, потому что ты будешь жить у меня дома – то есть, в интернате, который я почитаю, как свой собственный дом. Садись. Мы обо всём поговорим, и ты всё-всё мне расскажешь подробно. Договорились? От этого зависит твоя дальнейшая судьба.
Денис сел и сразу же сказал:
– Я всё наврал. У меня с мамой полный ажур. Честно.
Алла Викторовна дежурно улыбнулась. От этой улыбки Дениса вдруг передёрнуло: он вспомнил улыбку Душковой, когда она стояла в коридоре их квартиры и приказывала ментам оторвать Дениса от мамы. Улыбчивая жестокость… Но, может, эта Крисевич – настоящая? То есть, нормальная?
– Я очень рада, Денис Николаевич, что в семье у вас полный ажур, – с искренностью в красивом низком голосе призналась Алла Викторовна. – Но дело, видишь, вот в чём. Раз поступил сигнал от вашего школьного омбудсмена, надо его тщательно проверить, несмотря на твоё новое признание. Ведь ты и сейчас можешь нас обманывать. Как тебе верить, если ты уже столько лжи налил? Ну? Верно же? Проверим, убедимся, что мама у тебя ответственная, что папа исправно платит алименты и принимает участие в твоём воспитании, что твои психологические расстройства устранены – и ты вернёшься домой…
«В двор с качелями и чау-чау», – подумал Денис, охваченный неожиданной тоской.
– Ну, что, Денис Николаич? – услышал он красивый низкий голос. – Ты всё понял?
Денис кивнул. Разговаривать было тщетно. Алла Викторовна набрала номер и сказала в трубку:
– Георгий Николаевич? Принимайте новенького… Да-да, из той же школы… И из класса… Совершенно верно, он самый. Кстати, по самым последним данным, классный руководитель невзначай дала ему новое прозвище, так что можете воспользоваться… Да-да, увидите в деле, там на первом же листе. Лабутин, подожди в коридоре, – низким контральто велела, улыбаясь, Крисевич.
Когда униженный услышанным разговором (как они прознали про Enterа?!) Денис поворачивался к двери, в зеркале на стене он приметил, как мгновенно исчезла с женских губ улыбка. Будто куклу выключили. Лицо стало деловое, хищное…
«И Душкова такая же, когда на неё никто не смотрит», – понял Денис, и слёзы выступили у него на глазах.
Мама! Прости! Верни меня домой! Не забывай меня!
Упитанный невысокий парень с узкими чёрными глазами взял Дениса повыше локтя и повёл по коридору в другой кабинет, на котором висела строгая табличка:
«ПУГИНСКИЙ ГЕОРГИЙ НИКОЛАЕВИЧ
заместитель директора интерната № 34
по воспитательной работе.
Часы приёма по личным вопросам:
среда, пятница 14.30 – 16.30.
Запись у секретаря»
Пока стояли перед дверью, ожидая позволения войти, Денис внимательно изучил табличку и постарался всё запомнить. Помнил же он пароли, очки, жизни и смерти в любом шутере! Что уж тут-то запоминать?!
Дверь открылась, и он забыл всё, что тщательно запоминал.
В светлом кабинете с коричневыми шкафами, где за стеклом стояли книги разных форматов, сувениры и образцы минералов, за современным чёрным столом сидел, вальяжно покачиваясь в высоком офисном кресле, представительный мужчина.
Весь белый от седины, он не казался старым – настолько массивным было его крупное лицо с квадратным подбородком, настолько тяжёлым – взгляд пронзительных голубых глаз, и настолько высокомерными – длинные тонкие губы.
«Солдафон», – мелькнула у Дениса мысль.
Этот спуску не даст, жалеть не будет, только шлепка даст, да побольнее, чтоб на пару метров отлетел от удара.
Пугинский забарабанил пальцами по листу, который читал.
– Enter, значит, – без улыбки проговорил он. – Геймерёныш… Есть у нас и такие. Продвинутые… В общем, свои ни к чему не пригодные навыки оставь при себе. Компьютеры у нас только для работы. Докажешь, что достоин клавишу Enter нажимать, дадим допуск простые тексты набивать. А не докажешь – останешься унитазы чистить. С унитазов у нас начинают все, и ты не исключение. Кровать твоя в комнате 229, на втором этаже. Устав в учебке. Прочитай, что запрещено, что разрешено, выучи наизусть и выполняй. И не ныть. За нытьё отдельное снятие очков за твоё поведение. Ренат! – крикнул он, и вошёл упитанный парень с узкими чёрными глазами. – Ренат Абдуллович, отведите Enterа в столовку, велите дать суп и компот, потом – на склад, подберёте ему форму, и в 229-ую определите. Да построже с ним. Он уже устроил бучу, когда его брали. Ненадёжный тип.
– А мы и не таких ломали, Георгий Николаевич, – усмехнулся Ренат.
Пугинский побарабанил пальцами по столу.
– Совершенно верно, – дружелюбно кивнул он помощнику. – И это всякий раз даёт новые силы воспитывать для государства полезных людей. Да, Ренат Абдуллович?
– Так точно, господин зам директора! – вытянулся тот и отдал честь.
Денис смотрел на них ошарашено и не верил своей беде. Разве так может быть, чтоб он попал сюда на самом деле?
– А когда я увижу маму? – спросил он с непроходящими комками в горле.