…В метель всегда мне сны снятся… особенно ранним утром… это полусон-полуявь-полуреальность, и я могу туманно глядеть в сон свой и даже управлять им что ли, что ли… Сны-фильмы, что ли…

Но этот страшный сон был…

Я опять видел мой фан-ягнобский Водопад самоубийц, и Гуля Сарданапал не сидела у подножья пылящего алмазного Водопада, а летела в нем с чудовищной высоты, как та одинокая рыба-форель, что попала в корзину мою!..

И вдруг повеяло снегом ледяным, альпийским ветром, и исполинский циклопический Водопад на бегу, налету оледенел и стал застывшим Ледопадом прозрачным!..

А Гуля! моя тихая, покорная Гуля застряла во льду прозрачном Водопада, как рыба в несметном недвижном аквариуме… (как змея Эфа за стеклами?)

И она пыталась выбраться изо льда, но еще более сковывалась льдами летучими, хрустальными, бегучими…

И она маялась во глубине несметного Ледопада, и она беспомощно, беззащитно махала мне обледеневающими руками, как в гигантском, застрявшем между небом и землей, лифте прозрачном, и что-то шептала: “Алик, Алик, Алик… не возвращайся…”

И она не звала меня, не манила, а прощалась…

Потому что, если покойники зовут тебя — значит твой срок близок…

Но она это знала…. она и оттуда любила меня и не манила, не звала, не завлекала, а просто тщилась, маялась, жалела меня, прощалась…

И махала из несметного Ледопада обледенелыми руками, как крыльями…

…И тут я проснулся и понял, почему снег и ледяной ветер объяли мой дальный Водопад…

Это от бешеного ветра и метели форточка отлетела, открылась, и несло, несло, мело в мой сонный кабинет, и на мою сонную постель, и в сон мой предутренний, распахнутый беззащитно, мело, несло снегом, метелью, ледяным ветром, ветром…

Я встал, закрыл форточку…

Я весь был в слезах: такой чудовищной картины, как замерзающая в чудовищном Водопаде-Ледопаде моя Гуля Сарданапал, я никогда не мог представить даже в горячечных снах-болезнях — хворях моих…

И все это было очень близко в утреннем полусне… казалось, я мог потрогать руками этот Водопад-Ледопад и Гулю в нем…

Я вспомнил великие строки Генриха Гейне: “Я плакал во сне — мне снилось, что ты меня любишь опять… И я проснулся, и долго не в силах был слезы унять…”

И я плакал… Но уже не во сне, а наяву…

Так сладки были слёзы… как в детстве моём, когда ты ждёшь, что матушка погладит тебя по голове… и вымаливаешь, выпрашиваешь эту ласку… но тут некому было тебя погладить…

О Боже!.. Я не люблю сны… они легко улетучиваются, забываются во днях…

Но этот сон навсегда остался во мне….

…А где же Анна?.. Её не было в постели…

Я тихо спустился по истертой лестнице. Было уже сизое утро… Метель и ветер улеглись….

Камин горел ярко.

Анна сидела у камина на волчьей шкуре, опустив голову на колени. Она плакала. Она, как и я, была в слезах…

— Анна, Анечка, ты плачешь?.. И я тоже… И тебе сон печальный приснился? В метель да ветер сны далеко нас уносят… А где поэт?.. он не приставал к тебе?..

…Она шепчет, она совсем дитя-ребенок ломкий, сосулечка апрельская льняная, забредшая, упавшая в зимнее мое одиночество, и мне томительно, вдруг слепяще, разрывчиво, туберкулезно, печально жаль, жаль её…

Что делать мне с ней?.. Так я боюсь потерять её… А знаю, чую, что потеряю…

И вдруг она улыбается:

— Поэт ушел… Поэт улетел!..

— Как улетел?

Ему всю ночь было плохо, тошно… его рвало от еды… он же почти ничего не ест, а тут набросился на еду и вино…

Я его лечила, утешала… А ранним утром проводила…

Ветер был неистовый!.. Такой ветер уносит дома и деревья вырывает с корнем…

Но поэт радовался этому ветру…. Он надел свою необъятную летающую рубаху Иоанна Кронштадтского, и шаровары ветреные летательные, и валенки легкие вологодские…

Мы вышли во двор… Ничего не видно от крутящихся, несущихся в омуте двора ветра и метели…

Тогда он пошел к голубой ели… Трудно влезть на голубую ель… Он оставил клок жемчужных волос на ветви…

Он сказал: “Я люблю стартовать, срываться в ветер и метель с деревьев! Я привык! Я лазаю, как белка!..

Я помогла ему немного, подперла его худые-худые ноги и колени…

Но он легко взобрался почти на верхушку ели…

Он оттуда закричал: “Гляди, девочка, я, как елочная сосулька, на вершине новогодней ели!..”