Зульфикаров Тимур
Шрифт:
И я сонно колодезно улыбаюсь и узко едва отворяю тайно один глаз и гляжу на Нея.
И Она вся в необъятной совиной бурке и она шепчет у моего спящего лица:
— Сынок! Сыне! Тимоша! Я ухожу… Там на кухне три буханки черного хлеба… и две бутылки хлопкового масла… сынок… спи спи спи… прощай прощай прощай… устала я…
…Матерь… Ты птица… Ты бзыбьская орлица…
Тебе летать… У тебя под буркой два несметных крыла…
И я сплю и не не верю… и не чую… и не знаю… и глядит мой тайный глаз…
И Анастасия в неоглядной глухой совиной бурке вся, но тут она неловко отходит поворачивается и бурка на миг отворяется распахивается и я вижу, что нет там под буркой двух крыльев, а есть меж яблоневых сахарных грудей ее есмь стоит растет хунзахский нож кинжал с серебряной певучей унцукульской ручкой…
…Мати матерь и там у грудей млековых где ты носила кормила держала лелеяла любезное родимое дитя — теперь стоит томит нож кинжал.
И там где текло млеко молозиво молоко — теперь сбирается тишайшая руда кровь…
Матерь это кровь?..
…Спи спи спи сынок.
Это сон сон сон…
Это я принесла тебе гиссарский гранат тугой и разрезала расколола его…
Это гранатовые зерна текут средь сливовых дымчатых сосков…
Спи сынок…
Сон сон сон…
И тут вновь заверещал затосковал затужил вилюйский соболь на руках у Джамала-Диловара отца убитого вилюйского утопленника моего.
И тут Анастасия улыбаясь уже радая уже свободная сказала ему:
— Муже мой пойдем по путям твоим.
И они пошли из кибитки ночной.
И они пошли ступая на цыпочках на ножных перстах чтоб не разбудить свое дитя, чтоб не разбудить не смутить меня…
…Ай сон? сон? сон? ай сон уже не друг а враг! ай сон уж враг уж тать убивец заклят!.. ай!..
Нощь уже не друг, а враг… да…
Но! нет! нет! нет!..
Нет!..
…Мати маа там под буркой не было ножа!..
Там было два смоляных младых маслянистых великих уповающих неоглядных необъятных крыла!.. Да!..
Мати ты не ушла, ты птица, ты бзыбьская небесная орлица! ты улетела а не ушла!.. Да!..
…Но выходят из ночной кибитки-мазанки Анастасия-Русь и Джамал-Диловар…
И там в ночи стоит шевелится течет столп дерево ветвистого огня…
Это Чинара Сасанидов горит.
Это Древо предков горит чадит огнем пламенем бежит…
И от него светло в ночи да скоро изойдет изгорит рухнет оно.
И вновь станет нощь.
И Анастасия-Русь и Джамал-Диловар стоят у горящего дерева и огонь близкий опаляет жжет их.
И Джамал-Диловар говорит:
— Так соболь ревновал кусал меня, что не разглядел я лица спящего сына моего.
Так мало мы были вместе на земле, жена моя.
Я пришел навестить тебя жено и узнать: верна ли ты?
И ты верна.
И встреча земная кратка, а разлука небесная велика.
И я ухожу на пути отцов своих на дорогу хамаданскую последнюю в Мекку а потом в Кербелу, где в тысячелетних гробных саванах своих лежат ждут уповают тлеют мусульмане-шииты.
Прощай жено верная при жизни а в смерти опять мы разлучились…
Аллаху Акбар! Аллаху Акбар!..
Господь велик а человек мал… ай…
Но так мало мы были вместе на земле, возлюбленная моя…
Так мало было живых дней у нас Настя…
И он сразу ушел в ночь, потому что уже как живой рыдал.
И соболь сразу померк опал увял уснул на его руках…
И соболь стал прах…
А Анастасия пошла на Русь на Днипро, где когда-то младою полянкой девьей косарихой была была была.
А Анастасия в орлей бурке своей пошла на Русь в поисках Христа, но не нашла Его, ибо не было там.
И так Ея утеснили запугали забили за тысячу лет ее на земле руськой, что всю Русь она в страхе на ножных перстах высокая прошла.
И так печальна так пьяна была Русь…
Так холомы и долины ее травой могильной рухлой таким гробовым барвинком бурьяном заросли…
Так были рыдательны деревни русскиа богооставленные пианые и поля некормленныя сиротские ничьи отнятые у вековых мужиков сеятелей радетелей…
Так была печальна Русь, что Анастасия не могла понять — это живая Русь или в загробном бреду смуте смерти такая явилась привиделась она?..