…Ангелина зачем груди эти спелые?

Аделина зачем груди эти?

Аделаида зачем?

Война зачем рано созревают отроки и девы твои? дети твои?

Война где дети твои?.. нет их…

Тогда мы падаем рушимся с бархатных гранатовых мучительных безумных кресел наших на пол и там во тьме пыльной душной я снимаю сдираю совлекаю покорное платье с Ангелины моей враз нагой и не знаю, что делать с ней? с грудями ее? с губами? с ногами? с хрустальными серьгами? с лакированными туфельками ее?..

Что делать? Что?..

И тут со сцены кричат:

— Эй, зажгите свет! Они тут совокупляются! они тут сошлись сцепились слепились скрестились как пенные собаки! бей их! бей!..

И необъятная хрустальная люстра вспыхивает в зале и артисты голодные от войны и гневные от пустого зала бегут со сцены к нам и бьют нас ногами ногами ногами…

Тогда Ангелина-Аделина-Аделаида-Война первая любовь святая дрожь моя припадает смертно прижимается с пола ко мне обвивает руками как утопающий ярое тело мое и не отпускает меня…

А я стараюсь прикрыть ее небогатым телом своим от ударов и так мы лежим сцепившись насмерть…

И они бьют нас ногами стараясь попасть в лица счастливые наши а потом поднимают на руки нас неразлученных (только глаза у нас закрыты от стыда) и несут из театра долго долго долго долго долго долго…

Но руки их дрожат от злобы и голода…

Долго…

И они бросают нас в ночной мелкий добрый арык арык арык арык…

Тут тепло ласково дремно покойно тут в этом арыке ночном лепечущем шепчущем…

Арык — бинт прохладный текучий струящийся усмиряющий раны наши…

Тут она смывает веселую многую юную кровь с лица разбитого моего.

И тут я осторожно тихо арычной кроткой водою смываю сбираю кровь с лица улыбчивого дивного святаго озаренного ее.

И тут я гляжу на нее и тут я навека в этом мелком темном ночном бесприютном родном арыке навека навеки люблю люблю люблю ее.

…Ангелина-Аделина-Аделаида-Война я люблю тебя! останься со мной навека!

…Тимур-Тимофей! мальчик! я люблю тебя…

Но я должна обойти все города и все театры…

Где-то ждут меня под хрустальной люстрой заждавшиеся тревожные блаженныя родители моя…

Прощай возлюбленный мой…

Прощай навека…

И она уходит по лунному ночному теплому арыку арыку арыку… в томительном несбыточном платье своем с хрустальными серьгами своими с лакированными туфлями в руках…

Она.

Уходит.

Насмерть!

Навека!

Вот тут я впервые почуял что такое смерть…

Смерть — это разлука на века…

О Боже! ужели не будет встречи в небесах?..

Старец Иоанн: «Людие любите друг друга…» навека!.. да! да! да!

И нет иной мудрости на земле…

Старец Иоанн: «Но имею против тебя, человече, что оставил ты первую любовь свою».

Старец… да…

Да она по арыку лунному навека ушла… первая любовь моя…

Но была же была была она!..

Поэт, была…

Поэт и зачем же ты отдал себя печали?..

Поэт! и что тебе не стать желтым дремучим дремным буддийским дервишем суфием монахом?

И уйти на ивовый речной остров Кафирнихана?

И там песку текучему блескучему древнему радоваться отдаваться?

И там радоваться ликовать от утренней сиреневой вольной волны душистой хладной набегающей?

И там радоваться сострадать завидовать прибрежному дикому древнему мшистому муравчатому одинокому камню валуну волной омываемому овеваемому?

И там слушать утренних божиих заливистых птиц и следить изумрудных глазастых добрых ящериц?

И там постигать бессмертное теченье движенье муравья по стволу тополя-туранги?..

Осанна тебе мир божий! Осанна!..

…Поэт! монах! и ни к чему не приставай и ни о чем не сожалей и ни к чему не прилепляйся…

И будь как камень хладною волною овеваемый…

Осанна!..

Да… Тиран правит, давит, народ стонет, а певец поет… да…

А пророк против тирана вопиет…

А ты певец, а не пророк…

Но!..

Но! У него было о Руси Откровение. Но убоялся.

Но! У него было о Руси Пророчество. Но убоялся.