Зульфикаров Тимур
Шрифт:
Господи отсрочь живота моего остановление истление!..
Не дай мне избиенья довременного!..
Господь утаи отними у меня о Руси Откровенье!.. Помилуй тело ярое младое яблоневое налитое мое и корень мой таящий ярых яблоневых младенцев!..
Пусть их жизнь будет долга и понесут вовек мое семя сладчайшее бремя!..
И было в поле о теле моление Поэта.
И отступало о Руси раденье Откровенье.
И у него было пророчество о Руси но устрашился убоялся а соблазнялся.
И сказал:
— Господь мой! Ты знаешь — а человекам не надо…
Господь мой! Ты знаешь, а человекам не дано, не надо. И не поражай меня провиденьем!..
Господь пошли Глаголы огненные тайныя чрез иного! чрез иное горло! чрез иной язык, а мне страшно Господи! Мне страшно, Господь!
Не тот я. Не на того насылаешь…
Господь, Ты видишь, я стражду, я маюсь, я и в дожде рыдаю…
И Тимур-Тимофей встал с молитвенных глиняных дождливых бедных дрожащих тленных своих колен и в поле одиноком озираясь горько горько беззащитно как дитя всем телом всласть необъятно плакал…
…Господь, не моя Чаша…
Под нею подломилась душа жизнь нога моя…
И тогда Бог его оставил.
И тогда в тумане от жасминового куста тяжко сонно косо низко отлетел вестник Ангел Хранитель Руси Пианый.
О Боже!..
Бог до людей, что мать до детей…
И вот гляди — мать детей своих оставила…
И так привык человек русский с дьяволом жить, что убоялся Бога своего и Ангела Его…
О Боже!..
Тогда Тимур-Тимофей пошел один в поле, а потом взял с поля палый пониклый в дожде ветвистый семенистый ржаной остистый колос и язык свой веселый пророческий острым колосом избил изранил изрыл искровенил, чтобы немая кровь текла от языка его, а не вольное опасное Слово.
И долго не мог избавиться от колоса удушающего шершавого…
О Боже…
…Русь!.. И для того растут обильныя тучныя хлеба твои, чтоб изрезать избить остистыми колосьями языки вольныя твоих провидцев правдолюбов полевых пророков?..
И будет Русь немых пророков?
И будут их рты полны шершавых удушливых колосьев?
Ой ли?..
Да не хватит хлебов!.. да не хватит остистых колосьев!..
О Господи сотвори благослови урожай вольных русских языков боле чем урожай колосьев!..
Сотвори Боже!.. Пусть будет боле на Руси пророков, чем колосьев…
Но! русское поле больно сорняками а голова обильными тщими словесами…
…Но! Господи! Если б человеки были немыми безъязыкими — то не было бы войн и зла безумных травящих словес меж людьми племенами и народами…
О Боже!.. Да куда зашел забрел я?..
Господь! Слово — Твой промысел, а я замолкаю, а я молчный.
И немой певец Тимур-Тимофей ушел с немой Руси с остистым огненным колючим колосом в горле…
И пошел он на Русь из родного города Джимма-Кургана по следам тысячелетней матери своей Анастасии.
И вернулся от Руси по следам ея…
И замкнул уста испуганные свои…
И стал немым…
О Боже…
…И вот я ухожу в реку Кафирнихан навек.
И вот я ухожу в смутную глиняную весеннюю бешеноволную реку родную мою Кафирнихан, на брегах которой был я отроком ранним сладким…
И я ухожу в реку насмерть и боюсь оглянуться на берег, где льется трепещет страдает ходит среброшумящий туранга-тополь…
Скорей! Боже!..
Вот ты стоял на берегу — и река была — бушующая жизнь…
Но вот сделал ты три шага в ледяные волны, и каменеет леденеет тело твоё, и река стала — леденящая застывшая смерть…
Река — жизнь…
Река- смерть…
Жизнь …
Смерть…
Всего три шага отделяют вас…
Но я сделал эти три шага…
И вот я плыву в реке моей и глинистые песчаные валы волны водяные хребты горы несут меня и я хочу открыть рот и взять навек ледовой родной воды волны да река не берет меня.
Не хочет она. Не хочет она брать до срока меня.
Не хочет она родная брать тело мое сильное тугое еще еще еще младое молодое…
…Река возьми меня…
Одна ты у меня осталась родная.
Возьми мя… услади усыпи упокой угомони утешь меня река река река моя…
Смерть, возьми жизнь мою…
Я хочу уйти в воду, как ушел Джамал-Диловар отец мой утопленник удавленник распухший в колкую чужую прорубь безродную вилюйскую безысходную…
Я хочу уйти уплыть как ситцевая дымчатая огненная ночная девочка туберкулезная дальная моя Лидия-Морфо с сосками девьими святыми малиново неутоленными…