И поле залито водой…

Но! у проселочной дороги

Стоит жасминовым кустом

Увечный русский Ангел божий

И я сыновнею рукой

Иль ветви или длани трогаю

И дух живительный течет

И Ангел словно куст восходит

И след копыт крыл лепестков

Дождем во поле тихо полнится…

И пел в страхе в одиноком поле Тимур-Тимофей…

И поле залито водой

И полегли хлеба покорно

И вновь пророков и певцов

Положит Русь вослед колосьям

Да и меня не позабудь

За бедами и за дождями

Не то я сам в поля приду

И лягу с мертвыми хлебами…

И пел самозабвенно забыв в поле вольном о страхе…

…То ли Ангел в дожде? то ль жасминовый куст

У дороги в тумане скитается?

Я лицом в него тычусь да трусь -

То ль взлетает он? То ль осыпается?..

И тут опять страх взял поэта и в поле топком пустынном сиротском он застенал запричитал заголосил:

— Ой Русь! ой в дальном поле мы ль одни?

И куст жасмина беса не таит?

Русь мы одни?

Русь или крикни? иль шепни?..

Русь помоги! Господь ми помози, ведь я страшусь!..

Да! Знаю! Чую — каждый куст Иуду затаил!..

Да! Всякая трухлявая прогорклая изба глядит следит сторожевым доносным гиблым пограничным оком! ухом!..

Но Русь! Господь мой! Аз не боюсь!..

Аз голову несу!..

Я с плахою занозистою свежею под мышкой молодой пьяной моей с топором в руках несу несу я сам кудряву вольну слезну слепу красну голову свою несу!..

Господь! не боюсь!..

Да! каждый куст Иуду затаил…

Да! за спиной за шеей малой хрупкою моей псовидный бес опричник кат убивец пятерней пудовой ворожит…

Но Господи помилуй помози подними! не дай изникнуть сгинуть навека средь безымянных русских невиновных тучных вопиющих неоплаканных незрелых ям могил…

…Русь!

Я опять страшусь…

Хоть в поле мы одни…

Иль тут Господь с небес дождливых шепчет говорит…

…Поэт! пророк! Говори!

И чрез тебя отверзну отворю уста дождем залитыя мои…

Тогда я говорю…

…Ай Русь ай поминальная бескрайняя Книга казненных ай пощади!

Ай Русь ай безымянная Книга убиенных неоглядная всетайная ай упаси!..

Ай Русь блаженная ай Книга упасенных помяни…

Ай Русь сотри изведи изгладь имя малое моё а Слово богоданное сохрани!

Пусть имя и живот мои взяты погромным скорым душным ковылем но Слово Божье белым зрелым млечным неоглядным лебедем летит летит летит…

Божье Слово вечное лети лети лети…

Поэт молился уповал взлетал как птица о вымокших крылах…

…Но тут опять в непроглядном дожде в нищем непролазном русском поле бес-диавол-хозяин Руси взял его…

И тогда он забыл о Боге своем о душе своей о Руси своей…

И вновь воспомнил об отце утопленнике удавленнике безвинном Джамале-Диловаре с могильным вилюйским соболем на руках и матери своей Анастасии-Русь, несущей нож меж невинных грудей…

И устрашился и с последней надеждой стал глядеть на мокрый жасминовый куст где стоял Ангел калека однокрыл, но туман пошел по полю и сокрыл…

…И тогда Тимур-Тимофей певец поэт а не пророк вспомнил о быстротекущем мимолетном теле своем которое мокро страдало в дожде и стал молить о жизни живота своего.

А он прекрасен ладен яр телом был и очами горяч и жен ужаленно алчно любил как мёд пчела.

И страшился разрушенья плоти персти и мук телесных довременных, хотя помнил слова Господа: «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне…»

Но поэт молил о теле своем о животе своем, чтоб не нарушили его до срока.

И говорил:

— Господь мой, я и срока тления боюсь, а как вытерпеть вынести до срока?

И вспомнил сладкие грехи тела своего и многих жен тела своего и ярый дурманный медовый бег семени своего по жилам сосудам певучим своим…

Господи! да это же жизнь моя! моя младость ярость сладость дней моих бывых текучих веселых?

Господи дай мне еще!..

Господи уповаю! алчу! жажду чаю продленья дней моих грешных светлых вешних!..