Но! У него был дар пророчества. Но убоялся. Но уклонился.

Но! У него было прозренье провиденье о Руси но устрашился но убоялся тайной ночной пьяной бесследной табачной пятерни удушливого беса насильника опричника ката палача.

А ими полна нынче Русь.

И ищут. И рыщут. И алчут горла вольного поющего.

Но! У него было Откровенье о Руси но соблазнился.

А сказано: «А более всего пекитесь о том, чтобы пророчествовать!»

Но он убоялся.

Ибо все мнились ему его отец Джамал-Диловар утопленник удавленник с вилюйским гробовым соболем в руках и мать его Анастастия-Русь с хунзахским ножом меж грудей ея.

И содрогался от видений этих…

И тогда он пошел в русское поле переяславльское сиротское пустынное недородное нищее некормленное брошенное.

И там озирался оглядывался в страхе, чтоб никто не услышал не увидел его.

И там пал на колени и взмолился и только Бог слышал его.

…О поле русское родимое мое о поле поле ранушка

моя точащая о неоглядная о ранушка о ранушка

сосущая мне тело душу очи необъятный

неоглядный овод овод овод смертень

слепень костромской коровы былой плодовой

молочной молчной

О поле ранушко о неоглядный неизбывный лютый

слепень ворон овод овод овод

О поле ранушко открытая точащая чадящая саднящая

о поле поле о сосущий малиновый слепень смертень

язвень водень мохнат овод

О поле поле поле о доколе? о доколе? о доколе? да доколе?

О Господи о боже! Спасе! Щедре! Светодавче! как же?

как же Ты дозволил?..

Иль не знаю не ведаю Твой Суд? Твой промысел? Твой

помысел?..

Иль сладко сладко в нищем низком поле угнетенном?

Сладко в бесах? сладко в неволе? сладко смертно в Руси

вольной пьяной косой соблазненной?..

Вот где воля! вот свобода! вот где пагуба гулена мор да

ворон трупный тучный бродит! во! где! воля! Гойда!

гойда! гойда!..

Сладко пьяно вольно в Руси соблазненной! гойда! и отсель

погубятся заразятся порушатся потрутся искрошатся

соблазнятся поразятся трухой сладкой иныя племена

народы! гойда!

Отче! сладко вольно в Руси соблазненной…

Да плачут очи…

И поэт Руси и Азии Тимур-Тимофей стоял моленно на коленях в топком непролазном поле и молился и озирался, чтобы не увидели люди его и не забили.

И над полем над Русью в то лето и осень шли беспробудныя сеногнойныя ливни Самсона…

И поэт стоял в залитом ливнями хворобом картофельном поле поле поле…

И там у дороги стоял жасминовый куст, который распустился в ливне ибо срок его пришел но не развился и опадал млявыми мокрыми лепестками…

А под кустом стоял увечный русский пианый Ангел Хранитель Руси — калека войны с одним крылом, а второе побитое тяжкое земляное влеклось тащилось по полевой текучей глине…

И не мог Ангел взлететь над туманным русским полем и стоял горестно смятенно у мокрого нераспустившегося жасминового куста и жевал ел мокрые розовые лепестки, ибо голодно и дождливо было окрест…

…О Русь! о мокрый недозрелый млявый тихий куст!

жасминовый в дожде томящийся как брошенный

подкидыш беглой слезной матерью

О Русь! увечный Ангел в поле неродящем не взлетающий

крылом болящим пианым, ибо тут нельзя быть трезвым,

ибо трезвый тут тотчас удавится…

О Русь! о церковь на холме невинном богооставленная

мертвостоящая невиноватая невиноватая разбитая

размытая распятая да по ночам опричным смятыми

крестами машущая журавлиным знобким стаям

стаям стаям…

И поэт пел молился в поле и со страхом озирался, чтоб его не увидали да в сырую глиняную землю до срока не погребли не упрятали не поселили не загнали не закопали заживо радостно палачи убивцы удавы каты безбожники рыщущие необъятные…

…И поле залито водой

И церковь залита дождями

И Русь объятая травой

Шевелит н’емыми устами

И Русь накрывшись лопухом

Глядит коровьими очами

И Русь взят’ая ковылем

Немотствует забитыми изб’ами