5

– Хоть бы форточку догадался сделать! – простонал дядя Андрей.

– Немедленно откройте!

Когда Григорий Иванович был заместителем губернатора области, говорят, подчиненные побаивались даже его шепота.

А тут, наверное, самый грозный крик, на который он был способен, не подействовал на охранников.

– Шуми-шуми, все равно никто не услышит! – засмеялись они в ответ.
– А еще лучше отдай нам сразу документик, и разойдемся с миром!

– Какой еще документик? Что за бесчинство такое? – возмутился Юрий Цезаревич. – И вообще, что это все значит?

Вместо этого где-то в углу послышались возня и бормотание Григория Ивановича:

– Подожди, у меня тут где-то огарок свечи был… Ага! Вот он… Андрюха, у тебя спичек нет?

– Откуда?

– А ну да, ты же здоровье у нас бережешь! Юрка, может, у тебя есть?

– На, держи!

– Ого! Зажигалка? Курить, что ли, начал?

– От такой жизни как не закуришь?..

Григорий Иванович чиркнул зажигалкой, поднес ее огонек к свече в консервной банке, и в парилке сразу стало светло.

Стас огляделся. Все как в обычных деревенских банях: деревянные полки, деревянные стены и большие булыжники в металлическом баке.

– Хоть бы форточку догадался сделать! – простонал дядя Андрей.

– Зачем? – удивился Григорий Иванович. – Когда я ее строил, сердце было в порядке, и делал все так, чтобы пар был на славу! Не баня – а крепость!

– Надо милицию вызывать! Да не ту, что в городе, пока они еще приедут, а нашего старшину!

– Сейчас!
– Стас с готовностью вынул из кармана телефон и ахнул: - А я, как нарочно, номер здешнего участкового выбросил… Да и все равно здесь никакой связи нет… - приглядевшись, сообщил он.

– Я же говорил – крепость! – со знанием дела постучал ладонью о стену Григорий Иванович.

– Да-да! – тут же послышалось из-за двери. – Вы хотите сказать, что уже согласны?

– Нет! – крикнул Григорий Иванович. – Я только хотел сообщить, что ничего у вас, негодяев, не выйдет!

– Значит, по-хорошему не хотите? Ну что ж…

За той стеной, где был бак, загрохотали шаги, послышался звук открываемой железной дверцы и звуки подбрасываемых в печь поленьев.

– Что они задумали? – встревоженно посмотрел на Григория Ивановича дядя Андрей.

– Попарить нас, кажется, захотели! – ответил тот и закричал: - Эй, вы! Мальчонку хоть пожалейте! Выпустите, говорю, его!

– Еще чего! – раздалось в ответ.

– Когда он как рак красным начнет становиться, и глаза у него вылазить начнут, ты у меня сразу сговорчивым сделаешься!

В парилке и, правда, стал быстро накаляться и словно улетучиваться годный для дыхания воздух.

– Мерзавцы… - в бессилии ударил кулаком по ступеньке Григорий Иванович.

Юрий Цезаревич посмотрел на него и тихо спросил:

– Зачем ты меня сюда привел?

Григорий Иванович виновато положил ему ладонь на плечо:

– Прости, Юр, хотел по старой мальчишеской дружбе упросить тебя отказаться от своего заявления, что наша школа нецелесообразна, и сказать сегодня об этом на сходе!

– Да ты знаешь, что бы мне было за это? Хотя… - он покосился на булыжники в баке и безнадежно махнул рукой: - Наверное, все лучше, чем то, что нас теперь ждет…

Григорий Иванович перевел глаза на молчавшего дядю Андрея:

– А ты что не упрекаешь меня? Ведь ты же так берег себя, чтобы хоть на годик дольше прожить…

– Да какая разница! – махнул рукой дядя Андрей.
– Я еще на службе в церкви сегодня подумал: ну, проживу еще десять лет… ну, самое большее, двадцать! А что потом? И когда ты Юрку позвал с собой для разговора, я для того и увязался с вами, чтобы спросить у тебя, как мне теперь жить!

– Да… - с горькой усмешкой подытожил Юрий Цезаревич. – Вот и состоялась встреча старых друзей! Так сказать - «Сорок лет спустя!» Сам Дюма до такого бы не додумался…