Шрифт:
– Вот и первый гость! – усмехнулся князь Илья, поднял голову и остолбенел.
На пороге стояла… Горислава. Румяная с мороза. Красивая. В ушах – серьги. На пальцах перстни – подарки батюшки с матушкой и… как он сразу заметил – их обручальное колечко…
А в руках… в руках у нее был узелок. Охранник увидев его, требовательным знаком велел развязать и показать, что там, очевидно, чтобы убедиться, нет ли в нем ядовитого зелья.
Горислава подошла к нему, что-то шепнула, отдала, и тот сразу отвернулся к стене и сделал вид, что все, что произойдет дальше, его совершенно не касается.
А Горислава, с так и не развязанным узелком, направилась прямо к князю.
Если бы он был повнимательней, то сразу б заметил, что на одном из пальцев девушки не доставало самого дорогого, доставшегося ей в наследство от еще прабабушки, великой, как он слышал, княгини, перстня…
Да и до того ли было ему сейчас?.. Действия охранника он просто отнес к заслуге своей бывшей невесты, своей кротостью и чистотой умевшей укрощать самые злобные сердца…
Князь Илья повернулся к ней, цепь зазвенела, и он горько усмехнулся, кивая на нее:
– Вот где довелось нам с тобой встретиться!..
– Но я же ведь обещала, что пойду за тобой хоть на край света. А это – всего лишь смоленское княжество! – напомнила, подсаживаясь к нему, Горислава и прошептала: - Любый мой!
– Как! Ты… прощаешь меня? – недоверчиво посмотрел на нее князь Илья.
– Да как же я могу таить обиду на человека, который, после Бога, для меня роднее всех людей на земле? Дороже батюшки… дороже матушки… - не скрывая своей любви, ответила Горислава.
Помогая себе зубами, она быстро развязала узелок и стала выкладывать рядом с открытым Евангелием крошечные баночки и горшочки…
– Что это? – покосился на них князь.
– Целебные, чудодейственные мази!
– прошептала в ответ Горислава. – Конечно, надо было сразу помазать ими твои ожоги, но давшая мне их травница сказала, что, быть может, еще не поздно…
– Оставь это… - отстраняя от себя здоровой рукой снадобья, покачал головой князь.
– Поздно… Все уже поздно! Да и чтобы снять повязку – придется ломать печать…
– Ничего не поздно, любый! – настойчиво принялась открывать баночки Горислава. – И с печатью все уже договорено. После меня сюда придет Мстислав Мстиславович и сделает новую!
– Вот как? – изумился князь Илья. – Да чем же ты прельстить-то его смогла, что он даже Бога не побоялся?!
– Как чем? Своей любовью конечно – к тебе! – зардевшись, поспешно уточнила Горислава.
– Он в любви толк понимает, и жену свою так любит, что у них, наверное, будут самые счастливые на земле дети!1
Князь Илья согласно кивнул и сказал:
– Так вот, чтобы это было действительно так, унеси все это обратно. Я не хочу отплачивать князю за такое благородство немалыми неприятностями! Узнав про то, что он осмелился вмешаться в суд Божий, такой строгий ревнитель закона, как князь Мстислав Храбрый, может просто-напросто лишить его наследства!
Горислава замерла с уже протянутой к шнурку с печатью рукой и предложила:
– Давай хоть тогда помажем ее прямо через полотно!
– Нет! – тоже решительно отказался князь.
– Это сразу будет заметно…
– Какой же ты у меня упрямый! – вздохнула Горислава.
Князь Илья виновато пожал плечами и сказал первое, что пришло ему в голову:
– А может, я просто хочу Божьего суда?
– Да разве ты не понимаешь, чем он закончится?
– Конечно - тем, что и заслужил!
Горислава собрала в узелок горшочки, баночки и с упреком спросила:
– А обо мне ты подумал?
– А чего мне о тебе думать? Я и так… никогда не забывал тебя! – с трудом выговаривая слова, проговорил пленник.
– Не беспокойся, о твоем возвращении к батюшке я позабочусь даже отсюда!
– Благодарствую…
– Да было б за что…
Они помолчали, словно завороженные, глядя, как догорает свеча. И когда она стала гаснуть, Горислава, вздрогнув, зажгла от нее запасную, лежавшую рядом и искоса посмотрела на следившего за каждым ее движением князя.