Какую страсть, какую силу заключала въ себ любовь! Тетушка Діаконусъ еще недавно разсказывала, какъ однажды подъ тою-же кровлею молодая вдова перенесла вс степени горя и отчаянія. А теперь, посл столькихъ лтъ, на томъ же мст происходила новая сердечная борьба. Страхъ объялъ душу молодой двушки, она припомнила слова Генріэтты: – Кто видлъ Флору любящею, тотъ пойметъ, что мужчина скоре согласится погибнуть, чмъ отказаться отъ нея! – Дрожь пробгала по членамъ Кети и она сново побжала назадъ въ садъ.

Стемнло; красивый, зеленый лсъ тянулся теперь черной мрачной полосой, вспаханная земля казалась пустыней, на крыш домика трещали флюгера, а втви серебристаго тополя и молодыхъ елей съ шумомъ ударялись о заборъ.

Кети робко обогнула уголъ дома; изъ окна комнаты, гд лежала Генріэтта свтился слабый огонь ночника, а въ слдующемъ окн стоялъ докторъ, борьба все еще продолжалась, онъ попрежнему стоялъ гордо, непреклонно, съ поднятою рукою, точно онъ требовалъ молчанія. Что она могла сказать ему въ эту минуту, неужели она опять необдуманно коснулась до его докторскаго призванія?

Бдная двушка чувствовала, какъ зубы ея стучали отъ внутренней тревоги, кром того ею овладлъ сильный гнвъ, такъ что была минута, когда она желала вмшаться въ разговоръ и силою принудить вроломную сестру къ исполненію своего долга. Какая мысль! Но что сказалъ-бы онъ на это самовольное вмшательство? А если онъ также холодно отстранитъ это третье лицо, какъ недавно сдлалъ съ непрошенными голубыми цвтами? – Тогда останется только живой сойти въ могилу.

Кети пошла дальше, холодная дрожь потрясала ея тло, и несмотря на крпкое сложеніе, ясный, свтлый умъ и здоровые нервы, она ощущала необъяснимый страхъ, какъ бы боясь одиночества и зловщаго шума рчныхъ волнъ.

Она видла, какъ передъ кухоннымъ окномъ сидла тетушка и чистила зелень на завтрашній обдъ – рзкій контрастъ съ возмутительною сценою въ спальн больной! Безмятежное спокойствіе этой картины невольно манило къ себ молодую двушку, но она не смла подойти, зная, что не съуметъ скрыть своего волненія и возбужденнаго состоянія отъ ласковыхъ глазъ старушки.

Входная дверь была еще растворена, Кети тихонько пробралась черезъ темныя сни и вошла въ комнату тетушки. Она надялась, что въ этой уютной, теплой комнатк волненіе ея успокоится и потому сла въ кресло возл рабочаго столика, окруженнаго высокими лавровыми деревьями, нарцисами, фіялками и ландышами, распространяющими чудный ароматъ по всей комнат; хорошенькая канарейка, собравшаяся уже на покой, сново встрепенулась и съ пискомъ скакала по своимъ жердочкамъ. Кети чувствовала теперь, что была не одна, но волненіе ея не уменьшалось, мрачныя мысли тревожили ея возбужденную головку.

Черезъ нсколько минутъ въ комнату вошла тетушка, чтобы по обыкновенію поставить зажженную лампу на рабочій столъ доктора; затмъ она заперла ставни, опустила сторы, помшала горячіе уголья въ печк и снова вышла не замтивъ молодой двушки, притаившейся за высокими растеніями. Ея тихіе шаги едва замерли за дверью, какъ въ корридор раздались громкіе мужскіе шаги и въ комнату вошелъ докторъ.

Онъ на минуту остановился на порог и съ глубокимъ вздохомъ провелъ рукою по лбу; Брукъ, конечно, не могъ подозрвать, что въ комнат сидитъ молодая двушка, въ смертельномъ страх прижавшаяся теперь къ холодной каменной стн. Чмъ кончилась борьба? Что происходитъ теперь въ его осиротвшемъ сердц?

Онъ быстро прошелъ чрезъ комнату и приблизился къ своему письменному столу. Тихонько привставъ, Кети могла его видть, тмъ боле что свтъ отъ лампы ярко освщалъ его серіозный профиль. Щеки и лобъ сильно горли, глаза были красны, какъ будто посл утомительной прогулки во время полуденнаго зноя. Да и правду сказать, тяжела была дорога, только что пройденная имъ, сколько разбитыхъ иллюзій и надеждъ! А впереди – одно грустное одиночество и безцльная жизнь!

Стоя у стола, докторъ поспшно написалъ нсколько словъ на почтовой бумаги, вложилъ ее въ конвертъ, и съ лихорадочнымъ нетерпніемъ надписалъ адрессъ.

Кому это письмо? Что могло занимать его мысли въ такую минуту? По всей вроятности онъ писалъ Флор, можетъ быть даже прощался съ нею на вки.

Окончивъ съ письмомъ, Брукъ налилъ изъ графина воды въ бленькій стаканчикъ, отперъ шкафчикъ письменнаго стола, досталъ оттуда небольшую скляночку, поднялъ ее и пять чистыхъ безцвтныхъ капель упали въ стаканъ.

Кети стояла какъ окаменлая и чувствовала какъ сердце ея перестало биться, при вид-же роковыхъ капель она мгновенно очутилась возл доктора и положила лвую руку на его плечо; потомъ выхватила у него стаканъ, который онъ намревался поднести къ губамъ и поставила на столъ.

Ни однаго звука не могла она произнести при этомъ, но въ ея карихъ глазахъ отражались страхъ, горе и безконечное состраданіе. Взглянувъ на доктора и встртивъ его вопросительный взглядъ, она чуть не упала на колни отъ стыда. Прошептавъ нсколько безсвязныхъ фразъ, Кети закрыла лицо обими руками и заплакала.

Теперь Брукъ все понялъ. Поставивъ стаканъ далеко отъ себя, онъ взялъ ея руки и притянулъ ихъ къ себ.

– Кети, дорогая Кети! – сказалъ онъ, ласково заглядывая въ лицо, орошенное слезами. Въ эту минуту прекрасная молодая двушка, являлась совершенно такою, какою дйствительно была, невольно выказывая свое безпорочное сердце и безпомощный страхъ передъ неожиданнымъ оборотомъ дла.