Кети сильно покраснла; нсколько минутъ она медлила отвтомъ, но потомъ ршительно сказала:

– Вы желаете, чтобы я сдлалась хозяйкою въ вилл Баумгартенъ.

– Я?

Докторъ удивленно посмотрлъ на молодую двушку и, судорожно прижавъ руки къ груди, громко засмялся.

– А на чемъ основано это предположеніе? Для чего мн желать, чтобы вы сдлались владтельницею виллы? – спросилъ онъ, сдерживая свой голосъ.

– Потому что, если врить Флор, вамъ не хочется оставить больную Генріэтту на произволъ судьбы, – отвчала Кети откровенно. – Вы находите, что я съ любовью ухаживаю за бдною сестрою; а для того, чтобы и на будущее время положеніе ея въ дом совтника не измнилось, я должна сдлаться женою Морица.

– И вы думаете, что я тоже участвую въ этой семейной интриг? И вы не шутите? Неужели-же вы забыли, какъ я возставалъ противъ вашего желанія ухаживать за Генріэттою и совтовалъ вамъ воротиться въ Дрезденъ?

– Съ тхъ поръ многое уже измнилось, – возразила она поспшно; – въ сентябр мсяц вы на-всегда удите отсюда, и тогда вамъ будетъ безразлично, кто живетъ и хозяйничаетъ въ вилл. Ваше спокойствіе не будетъ нарушаемо несимпатичною личностью…

– Кети! – воскликнулъ Брукъ съ упрекомъ.

– Что прикажите, докторъ? – Впрочемъ, мысль подобнаго устройства весьма понятна и естественна, и только такое неразвитое существо, какъ я, могло такъ долго не замтить, что вокругъ него происходитъ, – сказала она съ притворнымъ равнодушіемъ, точно вдругъ пріобрла многолтнюю опытность.

– Тогда ничто не измнилось-бы въ семейномъ кружк, въ составъ котораго не вошло бы посторонней личности; все домашнее устройство осталось-бы, какъ было, вс привычки, порядки въ вилл не измнились-бы ни на волосъ. Все, даже мой желзный шкафъ въ башн могъ-бы остаться на мст. Да, очень практично придумано.

– И это кажется вамъ настолько натуральнымъ, что вы остаетесь, не колеблясь? – спросилъ докторъ съ волненіемъ.

– Нтъ, докторъ, вы слишкомъ рано торжествуете, – вскричала она съ злорадствомъ. – Со мною трудно справиться; сегодня я узжаю. Я пришла сюда, чтобы проститься съ тетушкою Діаконусъ, и, конечно, засмялась бы, узнавъ, что вы такъ поздно вздумали изгонять меня, если-бы это не оскорбило мое самолюбіе. Мои сестры сегодня только открыли мн глаза и разсказали мн о той счастливой будущности, которую для меня подготовляютъ. Въ моментъ неожиданнаго открытія я почувствовала, что изъ голубой гостинной президентши мне осталась только одна дорога, а именно: на станцію желзной дороги; и я бы тотчасъ ухала, если-бы не вспомнила о принятыхъ на себя обязанностяхъ. Впрочемъ, я узжаю только на время, а тамъ постараюсь убдить Морица, чтобы онъ на-всегда потерялъ надежду на мое къ нему расположеніе, никогда не расчитывалъ на другія отношенія со мною, кром строго родственныхъ, и возьму съ него слово не принимать со мною другаго тона, кром тона опекуна.

Сказавъ это, Кети низко опустила голову, ея грудь порывисто поднималась и опускалась, все лицо горло яркимъ румянцемъ женской стыдливости; но она, во что бы то ни стало, хотла высказаться человку, который, по ея мннію, такъ несправедливо судилъ о ней.

Брукъ вздохнулъ свободне и выпрямился, точно съ плечъ его свалилась тяжесть.

– Съ того памятнаго дня, какъ мы внесли въ вашъ домъ больную Генріэтту, между ею и тетушкою Діаконусъ завязалась тсная дружба, – продолжала Кети съ поспшностью. – Теперь я спокойне уду, зная, что тетушка возьметъ Генріэтту на свое попеченіе. Объ этомъ хотла я просить ее, когда, нсколько минутъ тому назадъ, приближалась сюда. Но теперь я напишу ей изъ Дрездена, потому что вы сами поймете, можетъ-ли изгнанная изъ вашего дома, снова вступить на его порогъ?

Съ этими словами молодая двушка прошла мимо него.

– Прощайте! – сказала она, слегка поклонившись, и направилась къ мосту.

Дойдя до группы тополей, Кети обернулась, чтобы еще разъ взглянуть на дорогой домикъ; тамъ, изъ за угла, торчали дтскія головки, стараясь пробраться впередъ, а у дерева молча стоялъ докторъ, крпко опершись обими руками о зеленую доску стола и устремивъ на удалявшуюся двушку пристальный взглядъ съ почти дикимъ выраженіемъ.

Загадочное двичье сердце! Не задумавшись ни на минуту, бросилась Кети назадъ, быстро пробжала по той земл, на которую нога ея не должна была больше ступать, и ласково положивъ свои теплыя руки на холодные пальцы доктора прошептала со страхомъ въ голос:

– Боже мой! не больны-ли вы?

– Нтъ, я здоровъ, Кети, но я чувствую слабость, хотя не ту слабость, въ которой вы меня недавно обвиняли! – сказалъ онъ едва слышно. – Ступайте, – ступайте! Разв вы не видите, что я нахожусь въ такомъ настроеніи, когда каждое теплое слово, каждый ласковый взглядъ превращаются въ пытку! – воскликнулъ онъ и, поспшно нагнувшись, прижалъ свои горячія губы, крпко и страстно, къ рук, все еще лежавшей на пальцахъ.

Кети вздрогнула отъ испуга, но, не смотря на то, почувствовала, что сердце ея переполнилось какимъ-то блаженствомъ и она чуть не вскричала:

– Нтъ, я не пойду, я нужна теб.

Но снова взглянувъ на доктора, стоявшаго передъ нею съ болзненно-блднымъ лицомъ и молча указывавшаго на мостъ, молодая двушка, не оглядываясь, убжала, точно за нею гнался злой духъ съ огненнымъ мечемъ.

Нсколько часовъ спустя, Кети въ шляпк и въ вуали, съ дорожною сумкою черезъ плечо, спускалась по боковой лстниц виллы, стараясь, чтобы никто не замтилъ ея отъзда.

Бдная Генріэтта, хотя и горько плакала, прощаясь съ дорогою сестрою, но все таки не задерживала ее, предчувствуя, что непрошенное вмшательство Флоры, непремнно повлекло бы за собой цлый рядъ тяжелыхъ сценъ. Больная согласилась тоже не говорить никому объ отъзд сестры, пока они сами не узнаютъ о ея намреніяхъ изъ письма, которое Кети не замедлитъ прислать изъ Дрездена.