Русская поэзия Китая: Антология
вернуться

Колосова Марианна
Шрифт:

ЧУДО

Наталии Резниковой

Первыми укладывались куклы, Засыпал глазастый медвежонок, А потом — сама, и лампа тухла, И никто не вскрикивал спросонок. По утрам будили волны света, Мамины душистые ладони. Одеваясь перед туалетом, Застывала в трепетном поклоне. Улыбалась в зеркале кому-то, Вскидывала брови в знак вопроса, И лениво (сбились, не распутать!) Черной лентой обвивала косы. Гнулись пальцы. Узкое колечко Зацепляло вьющиеся пряди, А на столике у жаркой печки Поджидали толстые тетради. Рядом с нерешенною задачей Столбик слов подчеркнутых французских. С новым платьем вышла неудача — Не на месте складка, плечи узки… И над непонравившимся платьем, И над нерешенною задачей Опускалась, голову взлохматив, Собираясь разразиться плачем. На ресницах слезы повисали, Колыхался непокорный локон, И урок в гостиной за роялем В день такой разучивался плохо. За обедом — толки о погоде, О знакомых споры, пересуды… А однажды… Как любовь приходит? Кто словами перескажет чудо? Полюбила. Поняла, есть кто-то, За кого и жизнь отдать — так мало!.. С этих пор не раскрывала ноты, Кукол перед сном не целовала.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Любви весенней еле слышный отзвук — Души томленье, чувство без названья… Из книги старой вынимаю розу, Прощаюсь с ней последним целованьем. Горсть лепестков! Холодный календарный Подсчет свиданий, стершиеся даты — Горсть лепестков. Но в сердце благодарном Горсть лепестков — печаль одной утраты. Я воскрешаю мертвую подругу Своей горячей, любящею кровью, И в танце вновь она идет по кругу… Я упиваюсь первою любовью И взгляд ловлю — увы, неблагосклонный. В глазах улыбка тает постепенно… …Взмах розового платья о колонну — Захлестнута колонна райской пеной… Так ангел жизни пролетал в эфире, Струился плащ, на солнце розовея… Как музыка — чудеснейшая в мире! — «Благодарю, что подержали веер, В награду — роза, в ней — мое дыханье. Я в ней цвету, я в ней живу мгновенье» …Цветок, забывший о благоуханьи, Осыпавшийся от прикосновенья…

ЦЫГАНКА

Пробегу по темным тротуарам, Вниз по узкой лестнице сбегу… Отравлюсь до одури угаром — Близостью доступных чьих-то губ. Кто-то хлопнет по плечу: «Приятель!» — И сплетется странной дружбы связь… Выскользнув устало из объятий, Женщина закурит, наклонясь. Эти лица, эти разговоры И глаза, глаза пьяней вина! А под всплески струнных переборов Отойдет цыганка от окна. Подмигнет с усмешкой пианисту, Тот стряхнет кого-то там с колен… Прозвенят заливчиво мониста, И взметнется сноп волос и лент. Вспыхнут вдруг глаза черноголовой Отблеском невидимых костров… А ко мне, склонившись, друг мой новый Скажет что-то злобно и остро.

СУЕТА

Все — суета сует, и тленно все, что мило, — Уйдет, растает, точно из кадила В высь купола струящийся дымок. Лишь звук молитв и вечен, и глубок… Есть в сердце каждого заветные святыни. Они для нас — оазисы в пустыне, И, как оазисы, заносит их песок. Лишь звук молитв и вечен, и глубок… А взгляд змеиных глаз, что душу мне волнует?.. И он, и он забвенья не минует И будет он так чужд мне, так далек! Лишь звук молитв и вечен, и глубок… Все — суета сует, все только обольщенье, Любовь в душе горит всего мгновенье, Лишь в Вечной Книге смысл вечен строк, Лишь звук молитв и вечен, и глубок.

АЛЕКСАНДРА СЕРЕБРЕННИКОВА

ПЕСЕНКА О КИТАЕ

Мы, помню, в детские года, Об Азии читая, Не представляли никогда Страны такой — Китая. На чайной банке голубой Мы знали по картинке Китайца с длинною косой В халате цвета синьки. И все мы пили, стар и млад, Китайский чай душистый, Замерзший ели виноград И груши в корке льдистой. Затем мучная пастила С начинкой из ореха Для всех сибиряков была Любимою утехой. Китайской фанзой с чесучой Всегда мы запасались, В курмы с расшитою каймой Охотно наряжались. Мы знали: эти все Китай Шлет жителям Сибири. Но где находится сей край? В каком далеком мире? Вдруг в этот самый край судьбой Мы брошены случайно — И стал нам родиной второй Китай с коробки чайной. Но мы не видим пред собой, Как прежде на картинке, Китайца с длинною косой В халате цвета синьки. Тогда, с загадочным лицом, В одежде странной этой, Он нам казался существом С неведомой планеты. Теперь же кос в помине нет, И наряду с халатом Китаец здесь в пальто одет С подкладкою из ваты. Ушла в забвенье навсегда Картинка с банки чайной, Что нас в те детские года Пленяла чрезвычайно. 1930-е

ОЛЬГА СКОПИЧЕНКО

«Люблю лежать в траве примятой…»

Люблю лежать в траве примятой: На солнце плавится тоска. Когда по зареву заката Плывут, алея, облака. И облачные силуэты Скользят в лазурной вышине, И, словно заревом согреты, Подтаивают на огне. Знакомых городов строенья Встают громадами вдали И их багровое горенье, Как отражение земли. Я вижу, — облачная лава, От легких взлетов ветерка, Дает изгнаннице усталой Мираж родного городка. Капризный и неверный случай Виденье яркое дарит. А ветер развивает тучи И треплет отблески зари. Я облакам кричу: «Верните ж! Воздушный город мой родной!» Но мой недостижимый Китеж Дрожит и тает надо мной.

«Лучше пути победного…»

Лучше пути победного, Краше мечты о рае, Только одно я ведаю, Только одно я знаю. Это сказать за сильными: «Вместе на крест восходим мы», — Это гореть светильником Перед иконой Родины.

«Дни мои в изгнании сделались привычкою…»

Дни мои в изгнании сделались привычкою, Гордое терпение ставлю, как пароль. Маленькая девочка с русою косичкою Принесла мне, крохотка, сдавленную боль. Рассказала девочке сказку позабытую, Сказку нашу русскую, где снега да лес… Было удивление в ротике открытом, Словно рассказала я чудо из чудес. И спросила девочка: «Это что — Россия? Город вроде нашего или так — село?» Не могла я выслушать те слова простые, Горькое отчаянье душу замело. Вырастешь ты, девочка, не увидев Родины, И не зная, крохотка, где страна твоя. Часто мимо маленьких, взрослые, проходим мы, Забывая души их средь заботы дня. Буря революции, наши будни узкие… Многое потеряно… многое ушло… Вырастут в изгнании, вырастут нерусскими, Думая, что Родина город иль село. Дума неотвязная на душе израненной: Как бы в сердце детское Родину вложить. С детскою молитвою русского изгнания Будет нам отраднее на чужбине жить.

«В ветки игольчатой туи…»

В ветки игольчатой туи Бросила блестками нить, Чтобы мечту золотую В памяти вновь пережить. Господи! Чем успокою Грустную душу свою? Разве над светлой страною «Вечную память» спою! Нет! — ослепительней, лучше В годы изгнанья мечты, Снова в напевы созвучий Вкралось: «Любимая — Ты». И, негодуя и плача. Светлой надеждой горя, Я повторяю иначе Зимний напев тропаря. Строгий, торжественный, ясный Рвется знакомый мотив. Прожили мы не напрасно, Родине жизнь посвятив. Знаю, мечту золотую В жизни печальной дождусь, Около маленькой туи Елке зеленой молюсь: Снова надеждой крылатой Вера взовьется к весне. Чисты молитвы и святы О непогибшей стране.