Русская поэзия Китая: Антология
вернуться

Колосова Марианна
Шрифт:

ГОНГ

Живешь, как говорится, полегоньку… Сплошная трезвость, здравый смысл во всем. Вдруг странный тяжкий звук, как будто гонга Удар… И все меняется кругом. Знакомый звук, как мир — больной и старый, Пронзительный, надрывный и лихой… Чайковский ждал такого же удара, Бетховен, будучи уже глухой; Толстой — насупленный, косматобровый, В биеньи жизни звук тот различал, И вздрагивал, и вслушивался снова, И вышла «Смерть Ивана Ильича». У Чехова «Вишневый сад», у Блока Расцвел над бездной «Соловьиный сад»… Везде — куда ни глянь! — над одинокой Душой — мечи дамокловы висят… И я, пигмей, — живу и торжествую. Вдруг грянет гонг, и станет жизнь тесна, И хочется проклясть ее — лихую, Прогнать ее и прыгнуть из окна… В такие дни влачится тупо время. Живешь в каком-то гулком колесе, Ругаешься и плачешься со всеми — Другой и все-таки такой, как все… Как все, как все… Нет певческого дара. Ну что ж! приду домой, напьюсь тайком И буду до надсады « Две гитары» — Мотив давнишний, затхлый, стертый, старый, Мне в уши занесенный ветерком, Себе под нос мурлыкать тенорком.

ДОСТОЕВСКИЙ

До боли, до смертной тоски Мне призраки эти близки… Вот Гоголь. Он вышел на Невский Проспект, и мелькала шинель, И нос птицеклювый синел, А дальше и сам Достоевский С портрета Перова, точь-в-точь… Россия — то вьюга и ночь, То светоч, и счастье, и феникс, И вдруг, это все замутив, Назойливый лезет мотив: Что бедность, что трудно-с, без денег-с. Не верю я в призраки — нет! Но в этот стремительный бред, Скрепленный всегда словоерсом, Я верю… Он был, и он есть, Не там, не в России, так здесь. Я сам этим бредом истерзан… Ведь это, пропив вицмундир, Весь мир низвергает, весь мир Все тот же, его, Мармеладов (Мне кажется, я с ним знаком)… И — пусть это все далеко От нынешнего Ленинграда! Но здесь до щемящей тоски Мне призраки эти близки!..

МИХАИЛ ЩЕРБАКОВ

НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Арсению Несмелову

Упрямо винт сверлит пучины, В каюте сухо и тепло, А рядом пенные вершины Бьют в борт и в толстое стекло. Еще этап, еще потери, А думал — нечего терять! О, сердце бедное, в безверьи Ты вновь обречено стучать… Ушсса дом манил во мраке, И Пенелопа за станком, — Мы, Одиссеи без Итаки, Каким прельстимся маяком? Не все равно ли, где оставить След мимолетный корабля: В коралловых морях истаять, Иль резать льдистые поля? Нам каждый берег будет чуждым, Ненужной каждая земля, Пока под облаком жемчужным Не заблестят кресты Кремля! 1922 Желтое море

СОВРЕМЕННОСТЬ

Борису Бета

Когда-то царственным венцом Венчался вождь сердец — певец, И свитки пламенных канцон Хранил раздушенный ларец. Теперь же должен ловчий слов Идти на грубый лов монет, И сыпать жемчуга стихов В надменный крик столбцов газет. Но не пропустит зоркий взор Среди реклам и жирных строк Твоих стихов простой набор, Как в щебне — голубой цветок!

МАГИ

Нет, мы не люди — мы древние маги, В башнях чертившие свой гороскоп; «Было» и «будет» связав на бумаге, Ждем прохожденья завещанных троп. Варваров орды гудят под стенами, В шлемах у латников волчьи хвосты; Светоч Психеи мерцает над нами: Мы не опустим цепные мосты. Крошатся глыбы под медью тарана, Кровью запятнаны мышцы гонцов, Но не воскурим чужим истуканам Тайными знаньями наших отцов! Выше, все выше витыми ходами: Бездне и смерти посмотрим в лицо! Светоч Психеи мерцает над нами, Внукам несем Золотое Яйцо! 1925

СООТВЕТСТВИЕ

Взойти ступенями, внизу оставив гам, Промеж гранитных псов и темнохвойных сосен, И вдруг над кленами, чей лист кровавит осень, В сквозистом воздухе — резной на сваях храм. Амиде ли, Фудо или иным богам, Которых вид свиреп и смертному несносен, Кому ты посвящен? Кому в рассветах весен От белых пышных груш исходит фимиам? В ограде лаковой пространство мерит шагом Старушка в кимоно, свершая свой обет, И звонко падает мольба ее монет. Так дальний костромич в часовне над оврагом, Соседа постучав по тощему плечу, Направит «к Празднику» семишную свечу. 1922 Фузан. Корея

ЖЕНЬШЕНЬ

Л. А. Зандеру

Того, кто волей тверд и помыслами чист, Проводят гении лесистым Да-Дянь-Шанем В извилистую падь, к затерянным полянам, Сокрывшим зонт цветов и пятипалый лист. Но злобны демоны, владыка-тигр когтист: Не торопись звенеть серебряным данном Под вязью вывески торговца талисманом, Где пряных зелий дух и горек, и душист. Сложив шалаш, постись! Из недр росток женьшеня Сбирает старику любовные томленья И смертному двоит даренный Небом срок. А в мглистый час Быка, созвездиям покорен, С молитвой праотцам бери олений рог, И рой таинственный, подобный людям, корень.

ГАНЕША

У розовых развалин в буйных розах Укрыл воздушными корнями баниан Старинный жертвенник, и в кружеве лиан На плитах воины в даронесущих позах. Горящим обручем лампад обрамлена, Синеет в мраморе таинственная ниша, Где дремлет в лотосе, глухие гимны слыша, Большая статуя премудрого Слона. В ногах у Ганеши лег ворох полумертвый Душистых венчиков, янтарных, как заря; Рассыпан крупный рис на плитах алтаря, И медь блестит, устами дев истерта. 1920 Кэнди, Цейлон