Русская поэзия Китая: Антология
вернуться

Колосова Марианна
Шрифт:

ХАРБИНСКАЯ ВЕСНА

За белой мартовской метелью Пришла немедленно весна, В саду запахло талой прелью, Природа тянется со сна… Каток расплылся желтой кашей — И голуби снуют по ней: Урчат, блаженствуют и пляшут — Их шейки — радужней, синей. По-новому грохочут звонко Составы поездов вдали. А в воздух — золотой и тонкий, Исходит нежность от земли… Не служат ей помехой трубы, И копоть не мешает ей — Весна скользит в глаза и губы, Добрее делает людей!

ОТ ОДНОГО КОСТРА

Кто мне раздвинул широкие скулы, Бросил зигзаги из черных бровей? В леность славянскую круто вогнулись Злобность и скрытность восточных кровей. Беженству рад, как дороге скитаний, Любящий новь непоседливый дух: Чувствую предка в себе, Чингисхана, И устремляю в минувшее слух… С ухом прокушенным конь иноходный Мчится по Гоби душисто-сухой: Раньше не знала бы этой свободы, К возгласам крови была бы глухой! Плоское звездное небо над нами; Бледный костер поедает аргал; Пахнет уставшими за день конями; Воет в степи боязливый шакал. Наш огонек замечают другие: Вот подскакал любопытный монгол — Черные космы и скулы тугие. Делим свой вкусно кипящий котел. Это — мой брат, разделенный веками, Лег на кошму и запел в темноту. Теплый аргал разгребаю руками — Миги из жизни тихонько краду. Из двадцати семь столетий откинув, Вижу идущей себя по степи: Неизгладимые в сердце картины — Годы не могут их тьмой окропить… Годы не могут отчерпать из крови Влитую Азией в тело струю, И над глазами раскосыми — брови Часто чернеют в славянском краю. 1930

У ГРАНИЦЫ

В хижине у озера далёко, Где проходит русская граница, Я живу… и думаю жестоко О стране, которая мне снится… Там вдали, на плоском побережье, Бродит пограничник цвета хаки. Между мной и тем река мережит Синей ниткой земляную скатерть. Мне преградою не эта речка… Путеводные сгорели вехи. И не перекинуться словечком Со страной, где слезы даже в смехе… ………………………………………………….. Больно стынут мысли… Недалёко В дымке горизонта, за границей — Белый дом… мой дом… Но жизнь жестока, Без конца и вечно только снится… 1935 На берегу реки Тюмень-Ула

«Весенними влажными днями…»

Папе-Тигру

Весенними влажными днями Одна я блуждаю с винтовкой. Пересекаю часами Овраги, долины, сопки. По-разному смотрят на счастье. По-разному ищут дороги. А мне — побродить по чаще, В росе промочить ноги. И сердцем дрожать, как собака, На выводок глядя фазаний, А ночью следить из мрака, Как угли пылают в кане. Такие простые явленья, А жизни без них мне не нужно. И здесь, в горах, в отдаленье, Мне кажется мир — дружным. 1934

Я ЖДУ

Кузине-Фиалке!

В старой заброшенной хижине Я развела огонек. Стелется пламя униженно Возле смуглеющих ног. Ты же тропою окольною На огонек мой придешь. Сумерки дрожко-стекольные Лезут в отверстья рогож. Синее, звездное, вечное — Сдвинулось складками штор… Счастье осеннего вечера Ссыпалось в этот костер. 1928

«В чаще, где пахнет грибами…»

В чаще, где пахнет грибами, Хвойными талыми смолами, Я пробираюсь за псами — Дикая и полуголая. Как раскричались цикады! Путь мой запутан лианками… Вновь ничего мне не надо! Снова я стала Тарзанкою! 1936

БАГУЛЬНИК

Пора была вам распуститься лишь весною, Цветы багульника малиновых оттенков, Но, в вазочку поставленные мною, Вы распустились вдруг на тонких ветках… На улице зима и снег еще белеет, А вы нежнейшими дрожите лепестками, И листики тихонько зеленеют, Глядя кругом весенними глазами. Вам преждевременное пробужденье странно? Вам кажется — судьба цветочная ошиблась? Нет, — каждого не поздно и не рано— По предопределенью сердце билось. 1930

«Ночью я зачиталась нечаянно…»

М. С. Рокотову-Бибинову

Ночью я зачиталась нечаянно. Вышла в сад. Все уже голубое. И луна — точно роза чайная За рассветным туманным прибоем. Сразу тополи стали глазастыми, Растопырив ресницы впервые; А движения ветра вихрастого Провели по песку кривые. Это май бросил ландыш с азалией На хребты исполинской горстью… Ты весна моя радостно-шалая! Ты, душисто-крылатая гостья! 1930 Сейсин

ШАНХАЙСКОЕ

Б. Л. Суворину

На Французской Концессии есть пустыри, Где могилы китайцев буграми; Где трава, как в деревне, цветами пестрит; Где плакучие ивы ветвями В нежно-желтеньких почках качают весну… Где свистят настоящие птицы — Не из клеток… где я почему-то взгрустну На горячих кусках черепицы… Наш асфальтовый серый унылый пассаж С целым рядом домов трафаретных — Затенит на мгновенье далекий мираж. Проскользнувший в цветах незаметных: Золотой одуванчик увижу я вдруг… Вспомню пастбище в нашем именье! Молодых лошадей, коз и клеверный луг, Белый замок внизу в отдаленье… Но… пронесся зачем-то крикливый мотор! Задрожал и поник одуванчик На печальный китайский могильный бугор, Прошептав: «Извини, я — обманщик…» Я жалею цветы городских пустырей И забытые всеми могилы… А посаженных в клетки пичуг и зверей Я бы всех навсегда отпустила… И корейским цветам расскажу я потом Про смешной одуванчик шанхайский, Что могилу считает высоким хребтом, А пустырь — обиталищем райским! И про то, как, забывши свой грустный удел И раскрыв золотистые очи, В этом городе плоском мгновенно успел Одуванчик меня заморочить… 1929 Шанхай