Он заставил себя отвести глаза от Виктории и осмотрел толпу гостей. Николас издали кивнул ему и слегка пожал плечами. А где же Харди, черт его возьми?

О, вот и он! Харди в гордом одиночестве вошел в зал, обменялся приветственными кивками с несколькими джентльменами и посмотрел на Викторию. Рядом с ним остановился лорд Брентвуд, но их беседа явно не клеилась. Харди отвернулся от собеседника, словно его нисколько не интересовало, что говорит Брентвуд.

– Харди за тобой наблюдает, – шепнул Энтони на ухо Виктории.

– Я заметила. Кажется, ему ужасно скучно слушать лорда Брентвуда.

– Похоже на то. Но мне интересно, не высматривает ли он в толпе кого-нибудь еще.

– Вполне возможно, – согласилась Виктория. – Давай проверим. Я пойду к столу с закусками, а ты проследишь, куда смотрит Харди.

Энтони с гораздо большим удовольствием понаблюдал бы за тем, как ее изящные бедра покачиваются под шелковой юбкой, однако взял себя в руки и сосредоточился на куда менее привлекательном объекте. Брентвуд наконец отправился восвояси. Харди огляделся по сторонам, заметил, что Виктория отошла от Энтони, и тотчас устремился к столу с закусками.

Николас немедленно двинулся в том же направлении, приблизился к Виктории и заговорил с ней. Мгновение спустя они оба уже стояли рядом с Энтони.

– Итак, сегодня вечером мне и шагу не дадут ступить самостоятельно, не правда ли?

– Да, – с улыбкой ответил он.

– Ну, кажется, я здесь больше не нужен, – сказал Николас и удалился.

– Ты мне не доверяешь? – Виктория не спеша, отпила немного вина.

– Тебе я доверяю. – Энтони взял ее бокал и сделал небольшой глоток ароматного фруктового напитка. – А вот Харди – нет.

– Я не смогу украсть для тебя письмо, если вы с лордом Энкрофтом все время будете находиться рядом со мной.

Ему нравилось, как сверкают ее синие глаза, когда она чем-то раздосадована.

– В твои обязанности не входит кража писем. Ты просто должна изображать мою любовницу, припоминаешь?

– Да, – огрызнулась Виктория. – Припоминаю.

– Хорошо. Теперь пойдем танцевать.

– Нет, я не могу одновременно танцевать и разговаривать.

– Но я уже все сказал, – спокойно возразил Энтони.

– А я нет. – Виктория скрестила руки натруди. – Если я не могу помочь тебе, зачем я здесь?

У него не было правильного ответа на этот вопрос. Зато неправильных – хоть отбавляй, причем подавляющее большинство из них находилось за гранью пристойности.

– Я не желаю подвергать тебя опасности. Ты будешь что-то делать, только если я тебя об этом попрошу.

Виктория моргнула и отвела взгляд. Он понимал: у нее было такое детство, что больше всего она нуждается в ощущении безопасности.

– Итак, мы будем танцевать?

– Если ты не боишься, что я отдавлю тебе ноги, – с иронией произнесла она, но, тем не менее, взяла его под руку.

– Я согласен потерпеть.

Им не пришлось долго ждать. Музыканты заиграли вальс. Энтони притянул Викторию к себе, и они плавно закружились в такт прекрасной мелодии. Неподалеку Харди вальсировал с Ханной. Раз так, значит, в ближайшие несколько минут он никуда не денется. Энтони отвернулся и целиком сосредоточился на танце с Викторией.

– Ты прирожденная танцовщица, – похвалил он.

– Едва ли. Это единственный танец, который я разучила. – Виктория подняла глаза и улыбнулась: – Но я получаю от него огромное удовольствие.

– Прекрасно. Я буду рад видеть, как ты без устали танцуешь на всех балах.

Проклятие! Он высказался крайне бестактно. Она никогда не сможет посещать настоящие великосветские балы. Здесь ее принимают только потому, что Ханне нравится изображать из себя истинную леди. Для этого нужна публика, а представители высшего общества отклоняли приглашения на приём у Фарли.

Присутствующие пэры были редким исключением и общей картины не меняли. Бингем скорее всего приехал сюда по делу, Николас был давним другом Фарли, а Брентвуд – молодой повеса, и его, очевидно, интересуют здешние дамы. Впрочем, он слишком много времени проводит с Харди. Возможно, за этим что-то кроется.

– Это мой единственный шанс потанцевать на балу, – помолчав, произнесла Виктория. – И я намерена насладиться им сполна.

Энтони опасался, что невольно огорчил ее, но она казалась совершенно счастливой.