Во время разлуки я писалъ исправно Элеонор. Я раздленъ былъ между страхомъ огорчить ее моими письмани и желаніемъ живописать ей только то, что я чувствую. Я желалъ, чтобы она угадала меня, но угадала безъ горести. Я поздравлялъ себя, когда мн удавалось словами: привязанность, дружба, преданность — замщать слово любовь; но вдругъ мн представлялась бдная Элеонора, въ грусти и одиночеств, имющая отраду въ однихъ моихъ письмахъ: и въ конц двухъ страницъ холодныхъ, мрныхъ, я наскоро приписывалъ нсколько выраженій пламенныхъ, или нжныхъ, способныхъ обманывать ее снова. Такимъ образомъ, никогда не договаривая того, что могло бы ее удовольствовать, я проговаривался достаточно, чтобы оставлять ее въ заблужденіи. Страннаго рода лживость, которая и самымъ успхомъ своимъ обращалась противъ меня, длила мою тоску и была мн нестерпима.

Я стралъ съ безпокойствіемъ дни, часы истекающіе. Желаніями моими я замедлялъ ходъ времени: я трепеталъ, видя приближеніи эпохи, назначенной для исполненія общаній. Я не вымыслилъ никакого средства къ отъзду; не придумывалъ, какъ Элеонора могла бы поселиться въ одномъ город со мною. Можетъ статься, ибо должно быть чистосердечнымъ, можетъ статься я и не желалъ того, Я сравнивалъ жизнь свою независимую и спокойную съ жизнью торопливости, тревогъ и страданій, на которую обрекала меня страсть ея. Мн такъ было любо чувствовать себя свободнымъ, идти, придти, отлучиться, возвратиться, не озабочивая никого. Я въ равнодушіи другихъ отдыхалъ, такъ сказать, отъ томительности любви ея.

Я не смлъ однакоже подать подозрнія Элеонор, что желалъ бы отказаться отъ нашихъ предположеній. Она поняла изъ моихъ писемъ, что мн было бы трудно оставить родителя, и написала мн, что вслдствіе того начинаетъ она готовиться къ отъзду. Я долго удерживался оспаривать ее; не отвчалъ ей ничего точнаго по сему предмету; говорилъ ей неопредлительно, что всегда буду радъ знать, потомъ прибавилъ, стараться о ея счастія: жалкія двоесмыслія, рчи запутанныя! мн больно было видть, что они такъ темны, и я трепеталъ пояснить ихъ. Наконецъ ршился я говорить съ нею откровенно: сказалъ себ, что я къ тому обязанъ. Я возставилъ мою совсть противъ моей слабости; я подкрплялъ себя мыслью о ея спокойствія въ виду образа печали ея. Скорыми шагами ходилъ я по комнат моей; я твердилъ себ изустно то, что намревался ей писать. Но едва вывелъ я нсколько строкъ — и мое расположеніе измнилось: я разсматривалъ слова свои, уже не по смыслу, въ нихъ содержащемуся, но по дйствію, которое они произведутъ неминуемо. Сверхестественная сила правила, какъ вопреки мн самому, рукою моею порабощенною, и я довольствовался тмъ, что совтовалъ ей отсрочку на нсколько мсяцевъ. Я не сказалъ того, что думалъ. Письмо мое не носило никакихъ признаковъ чистосердечія. Доводы, представляемые мною, были слабы, потому что они были не истинные.

Отвтъ Элеоноры былъ гнвенъ; она полна была негодованіемъ отъ желанія моего несвидться съ нею. Чего она отъ меня требовала? жить при мн безъизвстною. Чего могъ я страшиться отъ присутствія ея въ убжищ сокровенномъ, посреди большого города, гд никто ее не зналъ? Она всмъ мн пожертвовала: фортуною, дтьми, доброю славою, она не просила другого возмездія за приношеніе свое, кром позволенія ждать меня смиренной рабынею, проводить со мною нсколько минутъ въ сутки, наслаждаться мгновеніями, которыя могу ей удлить. Она безропотно согласилась на двумсячное отсутствіе, не потому, что это отсутствіе казалось ей необходимымъ, но потому, что я того желалъ; и когда она, тяжело досчитывая день за днемъ, достигла до срока, мною самимъ назначеннаго, я предлагаю ей начать снова сію продолжительную казнь. Она могла ошибиться, могла предать жизнь свою человку жестокому и безчувственному; я властенъ былъ располагать своими поступками, но не властенъ былъ заставить ее страдать, брошенную тмъ, для котораго она все принесла на жертву.

Элеонора скоро послдовала за письмомъ своимъ. Она увдомила меня о своемъ прізд. Я пошелъ къ ней съ твердымъ намреніемъ показать ей большую радость: мн не терплось успокоить сердце ея и доставить ей, по крайней мр мгновенно, нсколько счастія и отдыха. Но она была уязвлена, оглядывала меня съ недоврчивостью; она вскор разсмотрла мои усилія; она раздражила гордость мою своими укоризнами; она оскорбила мой характеръ. Она мн представила меня столь ничтожнымъ въ моей слабости, что возмутила меня противъ себя еще боле, нежели противъ самого меня. Безумное изступленіе овладло нами. Пощада была отвергнута; вжливость забыта. Можно было подумать, что мы другъ на друга были устремлены фуріями. Мы взаимно примняли къ себ все, что неукротимйшая вражда объ насъ разгласила: и сіи два существа несчастныя, которыя одни на земл были не чужды другъ другу, одни могли отдавать себ справедливость, понимать, утшать другъ друга, казались двумя врагами непримиримыми, алчущими взаимной гибели.

Мы разстались посл трехчасовой бури: и въ первый разъ въ жизни разстались мы безъ объясненія, безъ примиренія. Едва оставилъ я Элеонору, и глубокая горесть заступила гнвъ во мн. Я былъ въ какомъ-то безпамятств, какъ оглушенъ тмъ, что было. Я повторялъ себ рчи свои съ удивленіемъ: я не постигалъ поступка своего; искалъ въ себ самомъ, что могло вовлечь меня въ такое заблужденіе.

Уже было поздно: я не смлъ возвратиться къ Элеонор. Далъ себ слово увидть ее рано на другой день, и поехалъ домой къ отцу. У него было много гостей; мн легко было въ собраніи многолюдномъ держаться въ сторон и скрывать смятеніе. Когда мы остались одни, онъ сказалъ мн: меня увряютъ, что прежняя любовница графа П… въ здшнемъ город. Я всегда предоставлялъ теб большую свободу и не хотлъ знать ничего о связяхъ твоихъ: но теб неприлично въ твои лта имть гласно признанную любовницу. Сказываю напередъ, что я принялъ мры для удаленія ея отсюда. При сихъ словахъ онъ ушелъ. Я послдовалъ на нимъ; знакомъ веллъ онъ мн удалиться. Богъ свидтель, сказалъ я ему, что она здсь не по моему приглашенію; Богъ свидтель, что, лишь бы она была счастлива, я согласился бы за эту цну никогда боле не видать ее. Но будьте осторожны въ томъ, что предпринимаете: думая меня разлучить съ нею, вы можете легко привязать къ ней навсегда.

Я тотчасъ позвалъ къ себ служителя, здившаго со мною въ моихъ путешествіяхъ и знавшаго связь мою съ Элеонорою. Я поручилъ ему развдать въ тотъ же часъ, если можно, каковы были мры, о которыхъ говорилъ мн отецъ. Онъ возвратился посл двухъ часовъ. Секретарь отцовскій вврилъ ему за тайну, что Элеонора должна была на другой день получить приказаніе выхать. Элеонора изгнанная! воскликнулъ я, изгнанная съ позоромъ! она, пріхавшая сюда единственно для меня! она, которой растерзалъ я сердце, которой слезы видлъ я безъ жалости! Гд же преклонила бы она голову, несчастная, скитающаяся, и одна въ свт, котораго уваженія я же лишилъ ее! Кому повдала бы она свою скорбь! Я скоро ршился. Я подкупилъ человка, который ходилъ за мною: расточалъ предъ нимъ золото и общанія. Я заказалъ почтовую коляску къ шести часамъ утра, замышлялъ тысячу предположеній для моего вчнаго соединенія съ Элеонорой; я любилъ ее боле, нежели когда нибудь. Все мое сердце снова обратилось къ ней; я съ гордостью представлялъ себя покровителемъ ея; я алкалъ прижать ее въ мои объятія; любовь во всемъ могуществ своемъ возвратилась въ мою душу. Я ощущалъ въ голов, въ сердц, въ чувствахъ лихорадку, которая обуревала мое существованіе. Если бы въ эту минуту Элеонора ршилась на разрывъ со мною, я умеръ бы у ногъ ея, умоляя остаться при мн.

Разсвтало; я побжалъ къ Элеонор, Она еще не вставала, за тмъ, что всю ночь провела въ слезахъ; были еще глаза ея заплаканы и волоса въ безпорядк. Она увидла меня съ удивленіемъ. Вставай, сказалъ я ей, подемъ. Она хотла отвчать. Подемъ, повторилъ я: имешь ли на земл иного покровителя, иного друга, кром меня. Объятія мои не одно ли твое прибжище? Она упорствовала. У меня причины важныя, прибавилъ я, причины мн личныя. Ради Бога слдуй за мною; я увлекъ ее насильно. Дорогою осыпалъ я ее ласками, прижималъ ее въ сердцу, на вс вопросы ея отвчалъ одними поцлуями. Наконецъ сказалъ я ей, что, замтивъ въ отц моемъ желаніе разлучить насъ, я почувствовалъ, что не могу быть счастливъ безъ нея, что хочу посвятить ей всю мою жизнь и соединиться съ нею всми возможными узами. Благодарность ея была сначала безмрна; но вскор разсмотрла она противорчія въ разсказ моемъ. Силою убдительности вырвала она изъ меня истину; радость ея исчезла, лицо покрылось мрачнымъ облакомъ.