— Адольфъ, — сказала она мн, - вы сами себя обманываете — вы великодушны, вы мн жертвуете собою потому, что меня преслдуютъ; вы думаете, что въ васъ дйствуетъ любовь: въ васъ дйствуетъ одна жалость.

Зачмъ она произнесла сіи бдственныя слова? Зачмъ повдала мн тайну, которой никогда бы я знать не хотлъ? Я старался успокоить ее; быть можетъ, и усплъ; но истина проникла мою душу: движеніе было остановлено; я былъ твердъ въ моей жертв; но я не былъ отъ того счастливе, и уже во мн была мысль, которую я снова принужденъ былъ таить.

Дохавъ до границы, я написалъ къ отцу. Письмо мое было почтительно, но въ немъ отзывалась горечь. Я досадовалъ на него, что онъ скрпилъ мои узы, думая разорвать ихъ. Я объявлялъ ему, что не покину Элеоноры, пока не будетъ она прилично устроена и будетъ нуждаться въ моей помощи. Я умолялъ, чтобы дятельною враждою своею, онъ не вынуждалъ меня быть навсегда къ ней привязаннымъ. Я ждалъ его отвта, чтобы знать на что ршиться. «Вамъ двадцать четыре года, — отвчалъ онъ мн: — не буду дйствовать противъ васъ по праву власти, уже близкой предла своего и которой никогда я не обнаруживалъ: стану даже, по мр возможности, скрывать вашъ странный поступокъ: распущу слухъ, что вы отправились по моему приказанію и по моимъ дламъ. Рачительно озабочусь содержаніемъ вашимъ. Вы сами скоро почувствуете, что жизнь, избранная вами, не пристала вамъ. Ваше рожденіе, ваши дарованія, ваша фортуна готовили васъ въ свтъ не на званіе товарища женщины безъ отечества и безъ имени. Ваше письмо мн доказываетъ уже, что вы недовольны собою. Помните, что нтъ никакой выгоды оставаться въ положеніи, отъ котораго краснешь. Вы расточаете напрасно лучшія лта вашей молодости, и сія утрата не возвратится».

Письмо отца пронзило меня тысячами кинжаловъ: я сто разъ твердилъ себ то, что онъ мн говорилъ, и сто разъ стыдился жизни своей, протекающей во мрак и въ бездйствіи. Я предпочелъ бы упреки, угрозы; я поставилъ бы себ въ нкоторую славу противоборствовать, и почувствовалъ бы необходимость собрать силы свои для защиты Элеоноры отъ опасностей, ее постигающихъ. Но не было опасностей: меня оставляли совершенно свободнымъ; и сія свобода служила мн только къ перенесенію съ живйшимъ нетерпніемъ ига, которое я, казалось, избралъ добровольно.

Мы поселились въ Баден, маленькомъ городк Богемскомъ. Я твердилъ себ, что, разъ возложивъ на себя отвтственность участи Элеонориной, я долженъ беречь ее отъ страданій. Я усплъ приневолить себя, и заключилъ въ груди своей малйшіе признаки неудовольствій, и вс способы ума моего стремились созидать себ искусственную веселость, которая могла бы прикрывать мою глубокую горесть. Сія работа имла надо мною дйствіе неожиданное. Мы существа столь зыбкія, что подъ конецъ ощущаемъ т самыя чувства, которыя сначала выказывали изъ притворства. Сокрываемыя печали мои были мною отчасти забыты. Мои безпрерывныя шутки разсявали мое собственное уныніе; и увренія въ нжности, коими ласкалъ я Элеонору, разливали въ сердц моемъ нжное умиленіе, которое почти походило на любовь.

По временамъ воспоминанія досадныя осаждали меня. Когда я бывалъ одинъ, я предавался припадкамъ тоски безпокойной: я замышлялъ тысячу странныхъ предпріятій, чтобы вдругъ вырваться изъ сферы, въ которой мн было неумстно. Но я отражалъ сіи впечатлнія, какъ тяжелые сны. Элеонора казалась счастливою; могъ ли я смутить ея счастіе? Около пяти мсяцевъ протекло такимъ образомъ.

Однажды я увидлъ Элеонору смущенною: она старалась утаить отъ меня мысль, ее занимавшую. Посл многихъ просьбъ она потребовала отъ меня общанія не противиться ршенію, принятому ею, и призналась, что графъ П… писалъ къ ней. Тяжба его была выиграна. Онъ вспоминалъ съ признательностью услуги, ею оказанныя, и свою десятилтнюю связь. Онъ предлагалъ ей половину фортуны своей, не съ тмъ, чтобы соединиться съ нею (соединеніе было уже дломъ невозможнымъ), но на условіи, что она броситъ неблагодарнаго предателя, ихъ разлучившаго. Я отвчала, сказала она мн, и вы угадаете, что я отвергла предложеніе. Я слишкомъ угадалъ ее, я былъ тронутъ; но я въ отчаяніи отъ новой жертвы, принесенной мн Элеонорою. Не смлъ я однакоже представить никакого возраженія: вс попытки мои въ этомъ отношеніи были всегда такъ безплодны!… Я вышелъ, чтобы обдумать, на что ршиться, мн ясно было, что наши узы должны быть разорваны. Он были прискорбны мн, становились вредными ей: я былъ единственнымъ ей препятствіемъ въ новомъ пріобртеніи пристойной чреды и уваженія, рано или поздно послдующаго въ свт за богатствомъ. Я былъ единственною преградою между ею и дтьми ея. У меня въ собственныхъ глазахъ не было оправданія. Уступить ей въ этомъ случа было бы уже не великодушіе, но преступная слабость: я общалъ отцу своему быть снова свободнымъ, когда уже не буду нуженъ Элеонор. Наконецъ, настало для меня время вступить на поприще, начать жизнь дятельную, пріобрсть нкоторыя права на уваженіе людей, оказать благородное употребленіе моихъ способностей. Я возвратился къ Элеонор. Мн казалось, что я непоколебимо утвержденъ въ намреніи принудить Элеонору не отвергать предложеній графа П… и объявить ей, если нужно будетъ, что уже во мн нтъ къ ней любви. Милый другъ, сказалъ я ей, можно нсколько времени бороться съ участью своею, но должно наконецъ покориться ей: законы общества сильне воли человческой; чувства самыя повелительныя разбиваются о роковое могущество обстоятельствъ. Напрасно упорствуемъ, совтуемся съ однимъ сердцемъ своимъ: рано или поздно мы осуждены внять разсудку. Я не могу удерживать васъ доле въ положеніи, недостойномъ равно и васъ, и меня: я не могу того позволить себ ни для васъ, ни для самого себя. По мр словъ моихъ, которыя произносилъ я, не глядя на Элеонору, я чувствовалъ, что мысли мои становились темне, и ршимость моя слабла. Я хотлъ завладть опять своими силами; я продолжалъ голосомъ торопливымъ: я всегда останусь вашимъ другомъ; всегда сохраню къ вамъ глубочайшую нжность. Два года связи нашей не изгладятся изъ памяти моей; они пребудутъ навсегда лучшею эпохою жизни моей. Но любовь, восторгъ чувствъ, сіе упоеніе невольное, сіе забвеніе всхъ выгодъ, всхъ обязанностей, Элеонора, уже не существуютъ во мн. Я долго ожидалъ отвта, не подымая глазъ на нее. Наконецъ взглянулъ. Она была неподвижна: она созерцала вс предметы, какъ будто не различая ни одного. Я схватилъ ея руку; она была холодна. Она меня оттолкнула. Чего хотите отъ меня? сказала она. Разв я не одна, одна въ мір, одна безъ существа, мн внимающаго? Что еще сказать хотите? Не все ли вы мн уже сказали? Не всему ли конецъ, конецъ безвозвратный? Оставьте меня, покиньте меня: не того ли вы желаете? Она хотла удалиться, она зашаталась; я старался поддержать ее; она безъ чувствъ упала къ ногамъ моимъ; я приподнялъ ее, обнялъ, привелъ въ память.

— Элеонора, — вскричалъ я, — придите въ себя; придите ко мн; люблю васъ любовью, любовью нжнйшею. Я васъ обманывалъ, хотлъ предоставить вамъ боле свободы въ выбор вашемъ.

Легковріе сердца, ты неизъяснимо! Сіи простыя слова, изобличенныя столькими предъидущими словами, возвратили Элеонору въ жизни и къ довренности. Она заставила меня повторить ихъ нсколько разъ: она, казалось, вдыхала ихъ съ жадностью. Она мн поврила: она упоилась любовью своею, которую признавала нашею; подтвердила отвтъ свой графу П…, и я увидлъ себя связаннымъ боле прежняго.

Спустя три мсяца, новая возможность перемны показалась въ судьб Элеоноры. Одинъ изъ поворотовъ обыкновенныхъ въ республикахъ, волнуемыхъ раздорами, призвалъ отца ея въ Польшу и утвердилъ его въ владніи имнія. Хотя онъ и едва зналъ дочь свою, по третьему году увезенную во Францію матерью ея, но пожелалъ имть ее при себ. Слухъ о приключеніяхъ Элеоноры глухо доходилъ до него въ Россіи, гд онъ провелъ все время изгнанія своего. Элеонора была единственною наслдницею его. Онъ боялся одиночества, хотлъ для себя родственной попечительности: онъ занялся исключительно отысканіемъ пребыванія дочери своей, и когда узналъ о немъ, приглашалъ ее убдительно пріхать къ себ. Ей нельзя было чувствовать истинную привязанность въ отцу, котораго она не могла вспомнить. Она понимала однакоже, что ей надлежало повиноваться. Такимъ образомъ она обезпечивала судьбу дтей своихъ большою фортуною и сама входила снова на степень, съ которой низвели ее бдствія и ея поведеніе. Но она мн объявила ршительно, что не иначе подетъ въ Польшу, какъ со мною. Я уже въ тхъ лтахъ, сказала она мн, въ которыя душа раскрывается къ новымъ впечатлніямъ! Отецъ мой для меня незнакомецъ. Если я здсь останусь, другіе окружать его охотно; онъ такъ же будетъ счастливъ, Дтямъ моимъ придется имніе графа П… Знаю, что вообще осудятъ меня, почтутъ дочерью неблагодарною и безчувственною матерью; но я слишкомъ страдала, я уже немолода, и мнніе свта мало владычествуетъ надо мною. Если въ моемъ ршеніи и есть жестокость, то вамъ, Адольфъ, винить себя въ этомъ. Если бы я могла доврить вамъ, можетъ быть, и согласилась бы на разлуку, которой горечь была бы умрена упованіемъ на соединеніе сладостное и прочное: но вы рады были бы увриться, что я въ двухъ стахъ миляхъ отъ васъ, довольна и спокойна въ ндрахъ семейства моего и богатства. Вы писали бы мн но этому предмету письма благоразумныя, которыя вижу заране: они раздирали бы мое сердце; не хочу себя подвергнуть тому: не имю отрады сказать себ, что жертвою всей жизни своей я успла внушить вамъ чувство, коего достойна; по крайней мр вы приняли эту жертву. Я уже довольно страдала отъ холода обращенія вашего и сухости нашихъ отношеній: я покорилась симъ страданіямъ, вами мн налагаемыхъ: не хочу вызывать на себя добровольныхъ.

Въ голос и рчахъ Элеоноры было что-то рзкое и неукротимое, означающее боле твердую ршительность, нежели чувство глубокое, или трогательное; съ нкотораго времени она раздражаема была заране, когда меня просила о чемъ нибудь, какъ будто я ей уже отказалъ. Она располагала моими дйствіями; но знала, что мой разсудокъ отрицаетъ ихъ. Она желала бы проникнуть въ сокровенное святилище мысли моей и тамъ переломить тайное сопротивленіе, возмущавшее ее противъ меня. Я говорилъ ей о моемъ положеніи, о требованіяхъ отца моего, о моемъ собственномъ желаніи. Я умолялъ, и горячился: Элеонора была непоколебима. Я хотлъ пробудить ея великодушіе, какъ будто любовь не самое исключительное и себялюбивое изъ всхъ чувствъ, и слдовательно, когда разъ оно уязвлено, не мене ли всхъ великодушно! Я старался страннымъ усиліемъ умилить ее несчастіемъ, на которое осужденъ я, оставаясь при ней; я усплъ только вывести ее изъ себя. Я общалъ ей постить ее въ Польш: но она въ неоткровенныхъ общаніяхъ моихъ видла одно нетерпніе оставить ее.