Шрифт:
– А ты им звонить пробовала?
Клодин метнула в его сторону гневный взгляд – дескать, не задавай идиотских вопросов!
Над головой зашелестели кроваво-красные листья японского клена. Клод прижал палец к губам и ухватил сестру за рукав.
– Да расслабься ты! – буркнула Клодин. Сердце у нее заколотилось. – Это просто ветер!
– Да нет! – возразил Клод, насторожив уши. – Я шаги слышу.
Клодин знала, что тут с братом спорить не стоит. Слух у него был даже лучше, чем у нее. Она высунулась из-за его плеча.
– Это девочка. Она бежит… на ней шлепки… она хлюпает носом… ее тошнит… нет, не тошнит – она плачет. Назад!
Клод прижал ее к холодной стеклянной двери дома тети Корал.
Мимо дома промчалась Мелоди Карвер. Клодин ужасно обрадовалась.
– Мел!.. – окликнула было она. Но Клод зажал ей рот.
– С ума сошла?!
Клодин лизала его соленую ладонь, пока он ее не отпустил.
– Как ты думаешь, чего она плачет? Вдруг она что-то знает? Надо ее найти и…
– Она нормалка! Ей доверять нельзя. А потом, что она может знать?
Клодин подумала, не напомнить ли ему, что Мелоди встречается с Джексоном. Что она на их стороне. И что нормал – не значит враг по определению. Двадцать семь ответов «да» это вполне доказывают. Но Клод явно слишком очумел, чтобы прислушаться к голосу разума. И это его-то отец оставил за старшего?
– Ну ладно, сдаваться еще рано!
– Хорошо. Попробуем еще один дом. Как насчет…
Он помолчал, словно задумался, и наконец предложил зайти к Ляле.
Они принялись петлять по кварталу, описывая нечто вроде бесконечной буквы «W». Вдоль стены одного дома, потом вдоль другого, третьего, четвертого… Клодин с трудом волокла свой чемоданчик по некошеной траве.
И вот они дошли до старинного особняка в викторианском стиле. Дом Ляли, скрытый раскидистыми ветвями и листвой кленов, был укрыт от посторонних глаз лучше всех прочих домов в квартале. Внутри всегда царила тьма, однако мерцание канделябров дяди Влада наполняло его жизнью. Сегодня в окнах ничто не мерцало. Никаких признаков жизни не наблюдалось.
В конце квартала вспыхнул свет фар.
– За мной! – прошипел Клод и шмыгнул за деревья.
Клодин попыталась последовать за ним, но колесики чемоданчика то и дело застревали.
– Подожди!
Фары приближались. Клод наклонился, одной рукой подхватил чемоданчик, второй утащил сестру за ствол клена. Несколько секунд спустя по улице медленно прокатил седан «BMW» с номером «КРАМЕР 1». Будто искал что-то… или кого-то.
– Надо убираться отсюда! – потребовал Клод.
– А как же Ляля?
– Ее явно нет дома, – сказал он, вытянув шею в сторону безмолвного особняка.
– Давай в убежище заглянем? Вдруг они все там.
– Можно попробовать. – Клод поймал на лету падающий лист. – Все равно домой идти нельзя.
До Риверфронта было восемь кварталов. Поездка казалась постапокалиптической. Салем выглядел безжизненным и призрачным.
– Хорошо, что мы тут! – сказала Клодин, покосившись на профиль Клода, ведущего машину. Черты лица у него были очень правильные. Глаза не слишком широко расставлены, как у Кирпича. Нос не широкий, как у Войу. Губы полные, но не пухлые, как у Ниньо. Скулы точеные. По сравнению со скулами Дона они были, как койка по сравнению с двуспальным ложем. – Признайся, ты же рад, что я с тобой поехала?
– Это зависит от обстоятельств, – ответил Клод, не сводя глаз с пустынной улицы.
– От каких обстоятельств?
– От того, сумею ли я вернуть тебя домой целой и невредимой.
– Клод! Я всего на год моложе тебя. Можешь обо мне не тревожиться, – сказала Клодин. Но она понимала, что дело не в возрасте. Тревожиться о женщинах – у Вульфов это инстинктивное. Мужчины сильнее. Они лучше слышат. Быстрее бегают. Все это – факты. Однако же ум и отвага тоже что-нибудь да значат! А Клодин и того, и другого было не занимать.
Войдя в ЛИТ, штаб-квартиру ЛОТСов, брат с сестрой остановились и застыли, глядя на гору каменных мобильников и удостоверений.
– Теперь понятно, отчего на звонки никто не отвечает… – пробормотала Клодин.
Клод был слишком ошарашен, чтобы что-то ответить. Они молча вернулись к машине.
Неужели ее друзья действительно уехали из города? Неужели одна-единственная телепередача уничтожила целое сообщество? Где же их мужество? Где же их гордость? Где элементарные правила приличия? Неужели они не знают, что некрасиво согласиться прийти на День Варенья, а потом свалить?