мысленно попрощавшись. Этим же вечером он сел на поезд и

утром вернулся в Москву, встретившую его тоскливой сырой

погодой, хмурым, безрадостным днем, соответствовавшим

его настроению.

Он приехал в общежитие к дочери, и та, наоборот, была

жизнерадостна и деятельна, готовясь к предстоящим

занятиям в университете. Он, поняв, что для неё началась

новая жизнь, в какой родные занимают уже второе место,

покорно подчинился обстоятельствам и в тот же день уехал

из Москвы, позволив ей проводить себя только до подъезда

общежития. И хотя его успокаивало то, что дочь без грусти и

тревоги проводила его, занятая собой и новыми подругами,

он, сидя у окна вагона и наблюдая, как Останкинская вышка,

то забегая вперед, то отставая или скрываясь за ближними

зданиями, сопровояедает поезд, готов был выпрыгнуть из

вагона на ходу и вернуться к ней в общежитие. Теперь он

вспоминал это, думая, сколь трудно рушатся старые

привычки, связанные с беспокойством за благополучие

родного человека; оставляя дочь впервые в жизни одну на

длительное время, он лишал себя возможности ежедневного

участия в её судьбе.

Время проходило почти за теми же, что и раньше,

заботами, но только дома стало гораздо тоскливее, а на

работе вошли в норму постоянные задержки зарплаты,

доводя его иногда до бессильной ярости, лишая возможности

собственными средствами помогать дочери, получавшей

234

мизерную стипендию. Зачастую выходило так, что, получив

задолженность и раздав накопленные долги, семье через

некоторое время снова приходилось занимать. Впрочем, у

дочери всё было в порядке; она еженедельно звонила домой,

и было видно, что ей по душе учёба в университете. Сын,

очевидно, задавшийся целью окончить школу с медалью,

готовя уроки, иногда в категоричной форме требовал помощи

отца, мечтавшего отдохнуть после работы, но поневоле

вынужденного уступать его требованиям. Часто звонила

Инна, и в разговорах с ней всё настойчивее звучали упрёки в

его нежелании найти повод для встречи. Отношения же его с

женой были ровными и обыденными, но возобновившаяся

близость между ними не приносила Виктору большой

радости, и Вера, чувствуя это, никогда не настаивала на ней.

Сестра Лида писала редко, но можно было представить, что у

них с матерью и детьми брата всё сносно; племянники почти

каждый день навещают свою мать, даже оставаясь иногда

ночевать с ней, однако живут постоянно с тётей и бабушкой.

У брата тоже, кажется, всё налаживается, но возникли

проблемы со здоровьем матери: она стала терять память.

Приближался Новый год, и Вера, соскучившись по

дочери, была настойчива в своём желании провести его

рядом с ней, сын заявил заранее, что также намерен

справлять праздник в компании своих друзей. Виктор знал

его характер, позволявший не сомневаться в его

добропорядочности, и не был против, а сам раздумывал над

приглашением Колычева встретить Новый год у него дома.

Женя сообщил, что компания будет та же, как и на день

рождения дочери, но, возможно, приедут его мать и сестра из

соседнего города. Выбор места встречи праздника у Виктора

был, но, несмотря на это, он принял приглашение, ценя

товарища и дружеские отношения своих и его детей.

Вслед за суматошным приготовлением к празднику

незаметно пролетело и застолье, после которого младшие его

участники, вызвав такси, отправились на городскую площадь

235

к большой ёлке, там установленной. Виктор ежегодно

приходил туда на Новогодний праздник, но если раньше там

было почти безлюдно из-за сильных морозов, то последние

годы, по странному капризу погоды, морозы были слабые и

на площади в Новогоднюю ночь год от года становилось

многолюднее. Вот и в этот раз погода была тихая и не сильно

морозная, а при ясном звездном небе падал лёгкий редкий