вначале для него образом; поводом к этому послужило

225

невыполненное задание, к которому он как бригадир колонны

не имел прямого отношения; впрочем, задание было

поручено другому, но, оказавшись в тот момент в том месте,

он был ошеломлён грубостью, с какой отнёсся к нему

главный инженер. Ещё в детстве он пугался грубого к себе

отношения, а позднее, повзрослев, приходил в

неконтролируемое состояние, пережив первоначальное

остолбенение в подобной ситуации. Каутц должен был знать

об этой черте его характера, но, очевидно, не захотел с этим

считаться; ошеломлённый потоком этой ярости, он молча

повернулся, сел в машину и уехал с места события, где

Виктор, дрожа от возбуждения, долго не мог прийти в себя.

Потом они не здоровались и почти не разговаривали друг с

другом, избегая даже редких деловых контактов, а затем Вера

ушла из дома и Виктор должен был уволиться и перейти на

другую работу. Уже гораздо позднее он понял, в чём была

причина этой ссоры, когда узнал, что Вера ушла к нему.

Каутц переехал потом в Москву, где работал каким-то

заместителем начальника главка, а года через три после этого

был застрелен в подъезде своего дома в начале перестройки,

пережив два инфаркта, надсадив сердце нагрузками, какие

оно было не способно выдержать, потому что и эти

последние годы жизни зачастую находился на трассах,

курируя стройки и находясь в тех же стрессовых условиях,

будучи психологически слабым для них. По мнению многих,

его знавших, лучшим вариантом в его судьбе была бы

должность прораба или начальника небольшого оседлого

управления, но и в этом случае оставался шанс окончить

жизнь от запоя, чему благоприятствовало и то

обстоятельство, что его жена разделяла с ним пристрастие к

алкоголю, от чего и умерла спустя некоторое время после его

похорон. Виктор знал о судьбе их сына, жившего после

смерти родителей в одном из подмосковных городов и в

компании с каким-то своим родственником, приехавшим из

Киргизии, занявшегося торговлей наркотиками. Бизнес

226

процветал недолго: всё подобное подконтрольно серьёзным

структурам и их просто сдали следственным органам, причем

поделыцику сына Каутца удалось скрыться, а тот загремел в

колонию на длительный срок, где заболел туберкулёзом.

Кроме того, выяснилось, что ещё ранее он уже был болен

СПИДом и гепатитом.

Виктор думал о том, сколь нелепа судьба этой семьи, и

Евгений, словно слыша его мысли, подтвердил их.

— Да... Досадно, когда думаешь, как всё у них

сложилось. Ты помнишь Удалова, что работал с нами тогда?

Так вот, он привёз гроб с телом своего племянника — он ведь

свояк Каутцу — и похоронил рядом с отцом и матерью.

Больше у них никого не было. Теперь вся их семья вместе.

Все трое — рядом.

— Жаль. Чисто по-человечески их жаль. Несуразно...

Несуразная судьба вопреки всем стремлениям. Он уж во

всяком случае не хотел, чтобы всё так случилось.

— Что сделаешь. Жизнь есть жизнь. Черёмин тоже что-то

стал сдавать. Постарел. Но у него в семье всё ладно: дочь —

актриса, сын — инженер. Впрочем, он ещё хорохорится.

Недавно одна женщина у нас на участке рассказывала, что

застала его и кладовщицу на складе во второй классической

позиции.

— Ну что ж, он давно по стройкам, в отрыве от семьи —

как-то выкручивается.

— Положением пользуется. Некоторые женщины просто

не решаются отказать.

— Ты думаешь?

— Что тут думать? Моемся мы однаяеды в бане —

человека три нас было, — пришёл Черёмин с одним из

прорабов. Ну, разговор обычный — банный. Черёмин мне

говорит: фигура у тебя, Женя, хорошая, женщинам такие

нравятся. Тут Коцур встрял (ты же знаешь — какой он на

язык), мол, тебе-то, Иван Васильевич, грех жаловаться —

227

любая даст. А тот отвечает: «А что толку! Её е...шь, а она

морду воротит».

— Может быть, и пользуется положением, но ты же сам