руку у него на спине. Виктор, испугавшись этого замешательства, поднял голову,

посмотрел на неё и испугался ещё больше: её лицо было бледным, и бледность эта была

слишком заметна, но в то же время глаза всё больше и больше сверкали, наполняясь

откровенным счастьем. Опустившись перед ней на колени, он, целуя её руки, сказал

уверенно, как не говорил, казалось, никогда:

— Я люблю вас, доктор! — и с содроганием чувствовал, что вновь, как когда-то давно,

он купается в руках женщины, он купается в её ладонях. Последовав её движению в

попытке поднять его на ноги, он встал, с трепетом смотря в милое, радостно улыбающееся

лицо, и услышал то, что подсознательно давно желал услышать:

— Я тоже люблю тебя, Виктор. Люблю уже давно и счастлива, что судьба свела нас.

Она провела ладонью по его щеке, коснулась губ и, повернувшись, вышла из палаты,

оставив его вновь и вновь переживать незабываемые минуты счастья, о каком он час назад

не мог даже думать. Незнакомое ранее волнение теперь охватило его, и заключалось оно в

том, что ему казалось необходимым что-то делать, заняться чем-то нужным, неотложным,

чем-то очень важным. Им овладела какая-то беспокойная нетерпеливость, но вместе с тем у

него не было желания разобраться в причинах этого беспокойства и его уже не раздражала

больничная обыденность и тоскливая погода за окном, но постоянным, неизбывным было

одно желание — видеть её хотя бы минуту, хотя бы мгновение.

Она пришла через день вместе с лечащим врачом, делающим обход. Войдя в палату и

просто поздоровавшись, они начали рассматривать рентгеновские снимки Виктора, не

обращая на него внимания, а он, едва сдерживая себя, продолжал сидеть с книгой в руках,

которую читал до этого, почти не слыша, о чём говорили врачи. Разум выделил всё же

интересующую его информацию о том, что кончился курс антибиотиков, которыми его

кололи, но лечащего врача беспокоило какое-то затемнение в больном лёгком; теперь

разговор шёл об этом. Наконец Светлана Николаевна отпустила сослуживца, сказав, что

сама осмотрит больного, и тот ушёл, оставив их наедине, о чём с нетерпением мечтал

Виктор, немедленно поднявшись навстречу её улыбке. Взяв её руки, он положил их

ладонями себе на лицо и замер, восхищённый, потом тихо сказал:

— Можно, я поцелую вас, доктор?

Улыбаясь, она отрицательно покачала головой, но это не остановило его, осторожно

положившего руки ей на плечи и прикоснувшегося своими губами к её губам, чтобы вслед

за этим почувствовать, что она отвечает, что сама идёт навстречу. Охваченный безумной

страстью, он уверенно и нежно обнял её, прижав к груди, целуя мочку уха, в шею, и она

отвечала ему тем же, но вдруг остановилась и тихим, прерывистым голосом сказала:

— Если это произойдёт здесь, мне трудно будет уважать себя.

Он очнулся, тяжело дыша, сел на койку, обхватив голову руками. Его била крупная

дрожь.

— Простите меня, если можете!

— Спасибо! — с паузой ответила она и, на мгновение положив руку ему на голову,

вышла из палаты.

Весь день Виктор не находил себе места: иногда ему казалось, что он обидел её, а

иногда вновь и вновь слышал её слова, словно говорившие о том, что она готова к близости,

что желает её, но в том и другом случае чувствовал, что любит её всё больше и больше и

знает, зачем ему нужна эта любовь, чего он ждёт от неё.

На другой день лечащий врач сказал на обходе:

— Я могу выписать вас, но меня беспокоит ваша температура.

— А в чём дело?

— Она нестабильная.

2бЗ

— Это случайность. А во-вторых, ваши два прокола, или, как вы говорите,

пункции, тоже не обошлись без последствий.

— Возможно... У меня были подозрения, что у вас затемнение в лёгком, но, вполне

возможно, всё обошлось. Короче, идите на рентген, и если с вами всё в порядке,

сегодня мы вас отпустим.

После полудня он снова зашёл в палату.

— Ваши снимки почти удовлетворительны, — сказал он. Можете собираться

домой, а за больничным листом зайдёте к Светлане Николаевне. В общем, до свидания,

но, я надеюсь, не у нас в больнице.