Собрание сочинений. Т. 1
вернуться

Чёрный Саша
Шрифт:

ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС *

Не один, но четыре еврейских вопроса! Для господ шулеров и кокоток пера, Для зверей, у которых на сердце кора, Для голодных шпионов с душою барбоса Вопрос разрешен лезвием топора: «Избивайте евреев! Они — кровопийцы. Кто Россию к разгрому привел? Не жиды ль? Мы сотрем это племя в вонючую пыль. Паразиты! Собаки! Иуды! Убийцы!» Вот вам первая темная быль. Для других вопрос еврейский — Пятки чешущий вопрос: Чужд им пафос полицейский, Люб с горбинкой жирный нос, Гершка, Сруль, «свиное ухо» — Столь желанные для слуха! Пейсы, фалдочки капотов, Пара сочных анекдотов: Как в вагоне, у дверей В лапсердаке стал еврей, Как комично он молился, Как на голову свалился С полки грязный чемодан — Из свиной, конечно, кожи… Для всех, кто носит имя человека, Вопрос решен от века и на век — Нет иудея, финна, негра, грека, Есть только человек. У все, кто носит имя человека, И был, и будет жгучий стыд за тех, Кто в темной чаще заливал просеки Кровавой грязью, под безумный смех… Но чт о — вопрос еврейский для еврея? Такой позор, проклятье и разгром, Что я его коснуться не посмею Своим отравленным пером… <1909>

ЮДОФОБЫ *

Они совершают веселые рейсы По старым клоакам оплаченной лжи; «Жиды и жидовки… Цыбуля и пейсы… Спасайте Россию! Точите ножи!» Надевши перчатки и нос зажимая, (Блевотины их не выносит мой нос), Прошу вас ответить без брани и лая На мой бесполезный, но ясный вопрос: Не так ли: вы чище январских сугробов, И мудрость сочится из ваших голов,— Тогда отчего же из ста юдофобов Полсотни мерзавцев, полсотни ослов? <1909>

V

УСТАРЕЛЫЙ *

Китти, кис, сними же шляпку, Распусти свою косу. Я возьму тебя в охапку, На кушетку понесу… Лжет Кузмин, и лжет Каменский, Арцыбашев и Бальмонт — Чист и нежен взор твой женский, Как апрельский горизонт. Демон страсти спрятал рожки, Я гляжу в твои уста, Глажу маленькие ножки, Но любовь моя чиста. Если ж что-нибудь случится (В этом деле — кто пророк?) — Пусть мой котик не стыдится И не смотрит в потолок. Об одном прошу немало Со слезами на глазах: Не описывай финала Ни в рассказах, ни в стихах! <1908>

«Мы сжились с богами и сказками…» *

Мы сжились с богами и сказками, Мы верим в красивые сны, Мы мир разукрасили сказками И душу нашли у волны, И ветру мы дали страдание, И звездам немой разговор, Все лучшее — наше создание Еще с незапамятных пор. Аскеты, слепцы ли, безбожники — Мы ищем иных берегов, Мы все фантазеры-художники И верим в гармонию слов. В них нежность тоски обаятельна, В них первого творчества дрожь… Но если отвлечься сознательно И вспомнить, что все это ложь, Что наша действительность хилая — Сырая, безглазая мгла, Где мечется тупость бескрылая В хаосе сторукого зла, Что боги и яркие сказки И миф воскресенья Христа — Тончайшие, светлые краски, Где прячется наша мечта,— Тогда б мы увидели ясно, Что дальше немыслимо жить… Так будем же смело и страстно Прекрасные сказки творить! <1908>

ВЕСЕННИЕ СЛОВА *

У поэта только два веленья: Ненависть — любовь, Но у ненависти больше впечатлений, Но у ненависти больше диких слов! Минус к минусу цепляется ревниво, Злой итог бессмысленно растет. Что с ним делать? Прятаться трусливо? Или к тучам предъявлять безумный счет? Тучи, хаос, госпожа Первопричина! Черт бы вас побрал. Я, лишенный радости и чина, Ненавидеть бешено устал. Есть в груди так называемое сердце, И оно вопит, а пищи нет. Пища ль сердцу желчь и уксус с перцем? Кто украл мой нёктар и шербет?! Эй, душа, в трамвайной потной туше, Ты, что строчки эти медленно жуешь! Помнишь, как мы в детстве крали груши И сияли, словно новый грош? Папа с мамой нам дарили деньги, Девушки — «догробную любовь», Мы смотрели в небо (к черту рифму) И для нас горели облака!.. О, закройся серою газетой, Брось Гучкова, тихо унесись, Отзовись на острый зов поэта И в перчатку крепко прослезись… Пусть меня зовут сентиментальным (Не имею ложного стыда), Я хочу любви жестоко и печально, Я боюсь тупого «никогда». Я хочу хоть самой куцей веры… Но для нас уж дважды два — не пять, Правда ткет бесстрастно невод серый И спускается на голову опять. Лезет в рот и в нос, в глаза и в уши (У поэта — сто ушей и глаз) — В утешенье можешь бить баклуши И возить возы бескрылых фраз: «Отчужденность», «переходная эпоха» — Отчего, к чему, бухгалтеры тоски?! Ах, еще во времена Еноха Эту мудрость знали до доски. Знали. Что ж — иль меньше стало глупых? Иль не мучат лучших и детей?! О, не прячьте истину в скорлупы, Не высиживайте тусклых штемпелей! Вот сейчас весна румянит стены. Стоит жить. Не ради ваших фраз — Ради лета, леса и вербены, Ради Пушкина и пары женских глаз, Ради пестрых перемен и настроений, Дальних встреч и бледных звезд ночей. Ради пройденных с проклятием ступеней, Ради воска тающих свечей — Вот рецепт мой старый и хваленый, Годный для людей и лошадей… В чем виновен тот, кто любит клены И не мучит лучших и детей? <1910>

ГЛАЗА! *

У моей любимой Любы Удивительные зубы, Поразительные губы И точеный, гордый нос. Я борюсь с точеным носом, Зубы ставлю под вопросом, Губы мучу частым спросом И целую их взасос. Защищаюсь зло и грубо, О, за губы и за зубы Не отдам уютной шубы Одиночества и сна! Не хочу, хочу и трушу… Вновь искать «родную душу» — И найти чужую тушу, Словно бочку без вина? Но взгляну в глаза — и amen! [36] Вот он темный старый пламень… Бедный, бедный мой экзамен! Провалился и сдаюсь. Вновь, как мальчик, верю маю И над пропастью по краю Продвигаюсь и сгораю, И ругаюсь, и молюсь. <1910>

36

Конец (лат.).

ЗАСТОЛЬНАЯ *

(Отнюдь не для алкоголиков)

В эту ночь оставим книги, Сдвинем стулья в крепкий круг, Пусть, звеня, проходят миги, Пусть беспечность вспыхнет вдруг! Пусть хоть в шутку, На минутку, Каждый будет лучший друг. Кто играет — вот гитара! Кто поет — очнись и пой! От безмолвного угара — Огорчительный запой. Пой мажорно, Как валторна, Подвывайте все толпой. Мы, ей-богу, не желали, Чтобы в этот волчий век Нас в России нарожали Для прокладки лбом просек… Выбьем пробки! Кто не робкий — Пей, как голый древний грек! Век и год забудем сразу, Будем пьяны вне времен, Гнев и горечь, как заразу, Отметем далеко вон. Пойте, пейте, Пламенейте, Хмурый — падаль для ворон! Притупилась боль и жало, Спит в тумане млечный путь… Сердцу нашему, пожалуй, Тоже надо отдохнуть — Гимн веселью! Пусть с похмелья Завтра жабы лезут в грудь… Други, в пьяной карусели Исчезают верх и низ…. Кто сейчас, сорвавшись с мели, Связно крикнет свой девиз? В воду трезвых, Бесполезных, Подрывающих акциз! В Шуе, в мае, возле сваи Трезвый сыч с тоски подох, А другой пьет ром в Валдае — И беспечно ловит блох. Смысл сей притчи: Пейте прытче, Все, кто до смерти засох! За окном под небосводом Мертвый холод, свист и мгла… Вейтесь быстрым хороводом Вкруг философа-стола! Будем пьяны! Вверх стаканы. С пьяных взятки, как с козла… <1911>

VI

НАДО *

Надо быть свободным и холодным, Надо стиснуть зубы и смотреть, Как, топчась в труде неблагородном, Хамы ткут бессмысленную сеть. Надо зло и гордо подыматься, Чтоб любовь и жалость сохранить, На звериный рев не откликаться И упорно вить свою живую нить… Надо гневно помнить, встав с постели, Что кроты не птицы, а кроты, Что на стоптанных, заплеванных панелях Никогда не вырастут цветы. Надо знать, что жизнь не вся убита, Что она пока еще моя, Что под щепками разбитого корыта Спит тоскливая, ленивая змея… Надо помнить в дни тоски и лая, Что вовеки — то, что станет мной, Из земли не вылезет, вздыхая, Опьяняться солнцем и весной. Разве видел мир наш от Адама Хоть один свободный, полный час? Декорации меняются, но драма Той же плетью бьет теперь по нас. Слишком много подло-терпеливых, Слишком много глупых, злых, чужих, Слишком мало чутко-справедливых, Слишком мало умных и живых! Только нам еще больней, чем предкам: Мы сложней, — и жажда все растет, Города разбили нас по клеткам, Стон постыл и нарастает счет. Кто покажет мне над этой свалкой волчьей Мир и свет, сверкающий вдали? Перед ним почтительно и молча Преклонюсь, ликуя, до земли. Но пророки спрятались в программы… Закрываю уши и глаза И, смеясь, карабкаюсь из ямы, А в душе холодная гроза. Надо быть свободным и победным, Надо жадно вить живую нить… Чтоб замученным, испуганным и бледным Хоть цветную сказку подарить. <1910>