Собрание сочинений в одном томе
вернуться

Высоцкий Владимир Семенович
Шрифт:

«Мы бдительны — мы тайн не разболтаем…»

Мы бдительны — мы тайн не разболтаем, — Они в надежных жилистых руках, К тому же этих тайн мы знать не знаем — Мы умникам секреты доверяем, — А мы, даст бог, походим в дураках. Успехи взвесить — нету разновесов, — Успехи есть, а разновесов нет, — Они весомы — и крутых замесов. А мы стоим на страже интересов, Границ, успехов, мира и планет. Вчера отметив запуск агрегата, Сегодня мы героев похмелим, Еще возьмем по полкило на брата… Свой интерес мы — побоку, ребята, — На кой нам свой и что нам делать с ним? Мы телевизоров напокупали, — В шесть — по второй глядели про хоккей, А в семь — по всем Нью-Йорк передавали, — Я не видал — мы Якова купали, — Но там у них, наверное, — о’кей! Хотя волнуюсь — в голове вопросы: Как негры там? — а тут детей купай, — Как там с Ливаном? что там у Сомосы? Ясир здоров ли? каковы прогнозы? Как с Картером? на месте ли Китай? «Какие ордена еще бывают?» — Послал письмо в программу «Время» я. Еще полно — так что ж их не вручают?! Мои детишки просто обожают, — Когда вручают — плачет вся семья. <1978>

«Я спокоен — он мне все поведал…»

Я спокоен — он мне все поведал. «Не таись», — велел. И я скажу. Кто меня обидел или предал — Покарает тот, кому служу. Не знаю как — ножом ли под ребро, Или сгорит их дом и все добро, Или сместят, сомнут, лишат свободы, Когда — опять не знаю, — через годы Или теперь, а может быть — уже… Судьбу не обойти на вираже И на кривой на вашей не объехать, Напропалую тоже не протечь. А я? Я — что! Спокоен я, по мне — хоть Побей вас камни, град или картечь. <1978>

«Слева бесы, справа бесы…»

Слева бесы, справа бесы. Нет, по новой мне налей! Эти — с нар, а те — из кресел, — Не поймешь, какие злей. И куда, в какие дали, На какой еще маршрут Нас с тобою эти врали По этапу поведут? Ну а нам что остается? Дескать, горе не беда? Пей, дружище, если пьется, — Все — пустыми невода. Что искать нам в этой жизни? Править к пристани какой? Ну-ка, солнце, ярче брызни! Со святыми упокой… <1979>

«И кто вы суть? Безликие кликуши?..»

Михаилу Шемякину под впечатлением от серии «Чрево»

И кто вы суть? Безликие кликуши? Куда грядете — в Мекку ли, в Мессины? Модели ли влачите к Монпарнасу? Кровавы ваши спины, словно туши, И туши — как ободранные спины, — И ребра в ребра вам — и нету спасу. Ударил ток, скотину оглоуша, Обмякла плоть на плоскости картины И тяжко пала мяснику на плечи. На ум, на кисть творцу попала туша — И дюжие согбенные детины, Вершащие дела нечеловечьи. Кончал палач — дела его ужасны, А дальше те, кто гаже, ниже, плоше, Таскали жертвы после гильотины: Безглазны, безголовы и безгласны И, кажется, бессутны тушеноши, Как бы катками вмяты в суть картины. Так кто вы суть, загубленные души? Куда спешите, полуобразины? Вас не разъять — едины обе массы. Суть Сутина — «Спасите наши туши!» Вы ляжете, заколотые в спины, И Урка слижет с ваших лиц гримасу. Я ротозей — но вот не сплю ночами, — В глаза бы вам взглянуть из-за картины!.. Неймется мне, шуту и лоботрясу, — Сдается мне, хлестали вас бичами?! Вы крест несли — и ободрали спины?! И ребра в ребра вам — и нету спасу. <Между 1977 и 1979>

«Давайте я спою вам в подражанье радиолам…»

Давайте я спою вам в подражанье радиолам Глухим знакомым тембром из-за тупой иглы — Пластиночкой «на ребрах» в оформленье невеселом, Какими торговали пацаны из-под полы. Ну, например, о лете, которо<го не будет>, Ну, например, о доме, что быстро догорел, Ну, например, о брате, которого осудят, О мальчике, которому — расстрел. Сидят больные легкие в грудной и тесной клетке — Рентгеновские снимки — смерть на черно-белом фоне, — Разбалтывают пленочки о трудной пятилетке, А продлевают жизнь себе — вертясь на патефоне. <Между 1977 и 1979>

«Куда все делось и откуда что берется…»

Куда все делось и откуда что берется — Одновременно два вопроса не решить. Абрашка Фукс у Ривочки пасется: Одна осталась — и пригрела поца, — Он на себя ее заставил шить. Ах, времена и эти… как их… нравы! — <На> древнем римском это «темпора, о морес», — Брильянты вынуты из их оправы, По всей Одессе тут и там канавы, — Для русских — цимес, для еврейских — цорес. Кто с тихим вздохом вспомянет: «Ах, да!» — И душу господу подарит, вспоминая Тот удивительный момент, когда На Дерибасовской открылася пивная?! Забыть нельзя, а если вспомнить — это мука! Я на Привозе встретил Мишку — что за тон! Я предложил: «Поговорим за Дюка!» «Поговорим, — ответил мне гадюка, — Но за того, который Эллингтон». Ну что с того, что он одет весь в норке, Что скоро едет, что последний сдал анализ, Что он уже одной ногой в Нью-Йорке! — Ведь было время — мы у Каца Борки Почти что с Мишком этим не кивались. <1979>

«В белье <плотной> вязки…»

В белье <плотной> вязки, В буденновке ноской, Овеянной, кстати, Гражданской войной, Я не на Аляске И не с эскимоской — Лежу я в кровати С <холодной> женой. Идет моей Наде — В плетеной рогоже, В фуфайке веселой, В китайском плаще, — И в этом наряде Она мне дороже Любой полуголой, А голой — вообще. Не нашел сатана денька — Всей зимы ему мало, Так напакостил в праздник точь-в-точь! Не тяни же ты, Наденька, На себя одеяло В новогоднюю ночь! Тьфу в нас, недоёных, — Чего мы гундосим! Соседу <навесил> — Согреться чуток. В центральных районах В квартире — плюс восемь, На кухне — плюс десять, Палас — как каток. Сожгем мы в духовке Венгерские стулья И финское кресло С арабским столом. Где надо — мы ловки, Всё прем к себе в улья, — А ну, интересно, Пойдем напролом? <1979>

«Меня опять ударило в озноб…»

Меня опять ударило в озноб, Грохочет сердце, словно в бочке камень, Во мне живет мохнатый злобный жлоб С мозолистыми цепкими руками. Когда, мою заметив маету, Друзья бормочут: «Снова загуляет», — Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу! Он кислород вместо меня хватает. Он не двойник и не второе Я — Все объясненья выглядят дурацки, — Он плоть и кровь, дурная кровь моя, — Такое не приснится и Стругацким. Он ждет, когда закончу свой виток — Моей рукою выведет он строчку, И стану я расчетлив и жесток, И всех продам — гуртом и в одиночку. Я оправданья вовсе не ищу, Пусть жизнь уходит, ускользает, тает, — Но я себе мгновенья не прощу — Когда меня он вдруг одолевает. Но я собрал еще остаток сил, — Теперь его не вывезет кривая: Я в глотку, в вены яд себе вгоняю — Пусть жрет, пусть сдохнет, — я перехитрил! <1979>