За стеклянными стенами было уже порядком темно. Оранжевыми апельсинами зажглись на деревьях фонари вокруг павильона. Воздух был свеж и прозрачен. Отдаленный шум, напоминающий о происходящем на поляне, не мог помешать разговору.

— Хорошо тут у тебя! Как в джунглях, – произнес завороженный гость и умолк, озираясь вокруг.

Говорил он по-русски без акцента, однако, речь его носила следы восточного колорита, впрочем, не слишком нарочитого. С минуту они молчали, и, как бы очнувшись, он сказал:

– Я помню, как ты помог отцу, Марлен. Он не забыл... Большое тебе спасибо за это.

Он почтительно склонил голову, отдавая дань уважения человеку, пришедшему на помощь его родителю в трудную минуту.

— Как он? Встречаетесь? – нетерпеливо взглянув на часы, поинтересовался Пронькин.

— Спасибо, нормально. Чаще перезваниваемся.

— Это хорошо. Сын не должен забывать родителей. Но, давай, дорогой Нурулло, ближе к делу. Говори, какие проблемы?

— Гражданство надо, Марлен-офо. Поможешь?

— Гражданство?! Кому?

— Мне.

Пронькин откинулся на спинку кресла и рассмеялся. Кресло скрипнуло.

— Тебе?! Скажи, Нурулло, зачем тебе российское гражданство? Что, дома так плохо?

— Зачем плохо? Хорошо... Так, пусть на всякий случай будет еще одно.

— А может в президенты России решил баллотироваться?

— Зачем в президенты, Марлен? – хитро улыбнулся Нурулло. – У вас свой есть, хороший... А я маленький человек, слава аллаху, мне достаточно простым гражданином быть. Всё для детей делаю.

— Если для детей, купил бы какое-нибудь, ну испанское, что ли, или австралийское. Денег у тебя хватит. – Он вздохнул. – Ладно, попробую что-нибудь сделать. Гарантировать, что быстро получится – не могу. Я ведь от этих дел отошел, но для тебя переговорю кое с кем.

— Зачем гарантировать, Марлен. Мне гарантии не нужны, мне гражданство нужно. Сам знаешь – сколько скажешь, столько и заплачу. Торговаться не буду.

— Удивительный у вас на Востоке народ, Нурулло, – хмыкнул Пронькин. – Гарантии вам не нужны, дело подавай. Деловые, значит? Ладно... Дело так дело. Сделаем. А про мое дело не забыл?

— Как можно забыть? Э-э-э... – Нурулло воздел руки, призывая небо в свидетели своей обязательности.

— Тогда готовь следующую партию. Не меньше четырех человек. Сегодня увидишь двух своих батыров в деле, – сказал Пронькин.

— Что, понравились?

— Они не бабы чтобы нравиться. Их задача – драться. Сам знаешь...

— Эти не подведут, смелые ребята.

— На словах все смелые. А как до дела доходит...

— Не-ет, мои смелые, – он протянул Пронькину зеленую папку с золотым тиснением – Вот, Марлен, здесь мои документы.

 Пронькин взял папку и, не открывая – прикажу, мол, откроют, – положил ее на столик и проговорил:

— Увидишь отца – привет передавай.

— Спасибо, дорогой Марлен-офо, – поблагодарил проситель приторным голосом – таким, который хочется запить водой. – Обязательно передам. Мне когда позвонить?

— Не стоит утруждать себя, уважаемый Нурулло. Будут новости – свяжемся.

 Нурулло поднялся. Пронькин жестом остановил его.

— Погоди, не спеши, присядь на минуту. Слыхал про Бурна-Тапу, в Африке? Одно время «дурь» там переваливали в промышленных масштабах… Ну? Твои батыры наверняка там терлись.

— Слыхал, слыхал, как же.

— Планирую скоро там одно мероприятие провести. Развлечемся слегка. Приглашаю. Все за наш счет, как всегда.

— Спасибо Марлен-офо, – еще раз елейно поблагодарил Нурулло.

— Благодарить потом будешь, если понравится, – усмехнулся Пронькин. – Приглашение с точной датой и билетом вышлем.

— Опять сафари, как в девяносто девятом, затеял... Помнишь, тогда мы с тобой трех львов и пару леопардов подстрелили? Львица матерая была, шкура на стене у меня дома висит.

— Сафари, но не совсем.

— Темнишь ты, Марлен-офо.

— Интригую. Иди, уважаемый, иди, повеселись. Через полчаса интересно будет. Сюрприз будет.

— А... об этом все с утра говорят. Что, салют будет особенный? Как прошлый год?

— Салют, салют. Сам увидишь, – со вздохом ответил Пронькин и сделал прощальный жест, означавший, что аудиенция окончена.

Когда гость покинул павильон, Марлен Марленович слегка приподнял руку, даже не руку, а ладонь, оставив локоть на столике. Тотчас же, как если бы с него вдруг сняли шапку-невидимку, у столика возник человек. Это был личный секретарь, доверенное лицо хозяина и его родной племянник, Николай.