Четверо мужчин, вышедших на наш костер, оказались почти в таком же положении, как и мы и уходили в сторону Эрсена через горы.

— Какого черта нам оставаться в Айзенштадте, если повсюду церковные собаки суют свой нос? — ворчал Вольф, кряжистый дядька, чем-то напоминавший Курта, даже борода у него была такая же рыже-пегая и такие же маленькие голубые глазки под нависшими рыжеватыми бровями. — Надоело мне слушать их во всем, то нельзя, это пресвитер запретил…а уж когда дело дошло до того, что посреди леса остановили и учинили форменный допрос, что это я тут делаю, я просто послал их подальше и мешок свой отобрал, пока они не запустили туда свои жадные лапы. Во славу Господа нашего… — тоненьким голоском передразнил он. — Во славу Господа я и сам могу положить монетку на его алтарь…медную, например, да, Вилли? — захохотал он своей шутке. — Какая разница Господу, медная монетка ему положена или золотая, когда она все равно исчезает в лапе патера!

— Верно говоришь, Вольф, — кивнул Вилли, сухощавый мужчина неопределенного возраста. Судя по всему, он был молчуном и не очень-то рвался разговаривать.

— Ну, если уж наш Вилли выдал подряд целых три слова, то это истинная правда! — Вольф почесал бороду и сплюнул.

— Ты еще забыл упомянуть, что они просили тебя остановиться и поговорить с ними, да так вежливо, что не удержались и стукнулись лбами, когда тебе кланялись! — заржал Хайнц, тряся длинными рыжими волосами. Лицо у него было простецкое, усыпанное веснушками, нос картошкой и вообще он был чрезвычайно жизнерадостным для такой компании. Они с Вольфом были здоровые, как два медведя, только с разницей лет в пятнадцать.

— Да что и говорить, житья совсем не стало, — Петер, темноволосый мужчина лет тридцати с глубоко посаженными глазами, длинным носом и тонкими губами, тоже неохотно раскрывал рот, где не хватало трех зубов. — Раньше я ходил с герцогской ротой, был сыт-обут-одет, денежки всегда звенели в кармане, а что сейчас? Герцог перестал содержать свои отряды, а стоило нам прихватить лишнего поросенка, начался целый суд, как да что…а ведь сожрал его сам мастер Абрейн, когда к нему зашли друзья ввечеру, нам оставил только голову! И наутро объявил, что это мы мародеры и лишаем народ герцогства его законной собственности…и в собственность, кроме поросенка, вписал еще и серебряные пряжки с сапог своего дружка, пьяницы и бабника Бергеля, а всем было известно, что он их пропил давным давно! Ну, кто промолчал, а мы возмутились, мастер Абрейн тоже вспылил, да и голова у него еще болела со вчерашнего, повелел заковать нас и отправить на суд к герцогу в замок.

— Сбежали и правильно сделали, — хохотнул Хайнц, — зато Абрейну еще долго это икаться будет! Пусть ищет свои денежки, покуда седая борода не вырастет! Не с пустыми же руками уходить, верно? А то кровь проливать, так мы первые, а как до расчета — в кандалы и в подвал, до суда? Не-е, так не пойдет! Здорово там получилось, верно? — он ткнул кулаком в бок Петера и опять засмеялся. — Вот на каждого и пришлось поболе десяти золотых марок, а то и выпить не на что было и девок пощупать!

— А как остальные, так и служат у вашего герцога? — удивился Гунтер. — Не боятся, что их тоже могут за что угодно…в подвал?

— А черт их знает, что у них в головах! — Вольф покосился на котелок с кашей, который Лукас уже пододвинул к себе. — Я им не советчик, мне надоело и я ушел оттуда, а заодно объяснил всем, кто попадался мне на пути, что они неправы. Во, видали! — Здоровенный кулак, поросший толстыми рыжеватыми волосами доказывал всему миру правоту своего хозяина. — Как закатал в ухо, так тот щенок и осыпался на пол…а то начал мне вещать про честь солдата, присягу вассала…пусть сам подыхает, коли ему охота, а я еще не все прожил на этом свете и еще столько же хочу!

— Это вы все вместе служили, а потом ушли оттуда? — Гунтер уже перестал держаться за свой меч, но подозрительность еще не покидала его.

— Не ушли, парень, а покинули с достоинством! — поднял вверх грязный палец Хайнц. — И забрали с собой только то, что нам причиталось! — при этих словах Петер покосился на него, но тот опять заржал, — а все остальное — премия!

Тут затряслись от смеха Вольф и Вилли, а мне с тоской подумалось, что мародеры это не только те, кто ходит по дорогам и грабит кого ни попадя.

— Ребята, а вы-то куда идете? — теперь уже Вольф на правах самого старшего взял на себя роль командира и начал расспрашивать нас.

Гунтер помялся, но начал рассказывать, как к стенам Варбурга подошел отряд мародеров и началась осада. Лукас изредка вставлял слово, поправляя друга, а я и вообще молчала, стараясь понять, чего можно ожидать от столь неожиданной компании.

— Это вы, значит, с Бирке уходили? — неожиданно спросил Вольф, когда Гунтер перешел к той части, когда мы уже уходили из Айзенштадта в первый раз. — Знаю я его, хороший человек. А дальше-то что было?

— Да чего ты, на всю ночь решил мальчишек расспросами занять? — Петер уже откровенно зевал и пристраивался поближе к костру. — Видишь же, им тоже несладко пришлось, а еще до Эрсена не дошли. Лично я пошел спать…

— Дай-ка мне котелок, посмотрю, чем вы тут пробавляетесь, — протянул руку Вольф. — Каша? А и впрямь, она ничего… Слушайте, идемте в Эрсен вместе. Вы с арбалетами, стреляете хорошо, так нас целый отряд получается и отбиваться легче будет…

— От кого отбиваться? — насторожился Гунтер, но Вольф сделал вид, что не услышал его, выскребая котелок.