Самое трудное в том, чтобы быть знаменитейшим из знаменитых духовных лидеров, — это оправдывать ожидания людей.

Меня спрашивают, знаю ли я, для чего предназначен фен?

По словам агента, чтобы всегда оставаться на самом верху, надо быть безобидным. Быть никем. Пустым местом, которое люди могут заполнять сами. Быть зеркалом. Я — это религиозная версия человека, которому повезло выиграть в лотерею. В Америке много богатых и знаменитых людей, но я должен являть собой это счастливое сочетание: знаменитый, но глупенький, известный, но скромный и непритязательный, богатый и простодушный. Ты просто живешь себе тихо и скромно, а люди считают тебя Жанной д’Арк повседневной жизни, Девой Марией в быту, которая, как и все, моет посуду, и вот однажды тебе выпадает счастливый номер.

Меня спрашивают, знаю ли я, кто такой хиропрактик?

Люди считают, что святость — это что-то такое, что может просто случиться с тобой. Вот так вот просто. Как будто ты — Лана Тернер [12] и тебя совершенно случайно обнаружили в швабской аптеке. Может, в одиннадцатом веке такая пассивность могла бы сработать. А сегодня приходится убирать морщины вокруг рта с помощью лазерной шлифовки перед записью специальной рождественской телепрограммы. Сейчас существует химический пилинг. Дермабразия. Жанне д’Арк было проще.

Сейчас меня спрашивают, знаю ли я, что такое счет до востребования?

Меня постоянно спрашивают, почему я не женат. Бывают ли у меня грязные мысли? Верю ли я в Бога? Занимаюсь ли мастурбацией?

Знаю ли я, для чего предназначен измельчитель бумаги?

Я не знаю. Не знаю. У меня есть сомнения. Я ничего не скажу. А если мне вдруг понадобится узнать, для чего предназначен измельчитель бумаги, у меня есть агент — он мне все и расскажет.

И тут мне приходит посылка с «Диагностическим и статистическим справочником по психическим расстройствам». Клерк на приеме почты передает ее заместителю начальника отдела по связям с общественностью, тот отдает ее кому-то из сотрудников, тот — планировщику ежедневной программы, а тот кладет ее на поднос с моим завтраком, который мне подают в номер. Рядом с моими утренними 430 граммами комплексных углеводов и 600 граммами яичного протеина лежит пропавший ДСС мертвого психолога.

Почта приходит мешками. Иногда — по десять мешков за раз. У меня есть свой собственный почтовый индекс.

Помоги мне. Исцели меня. Спаси меня. Накорми меня, говорится в письмах.

Мессия. Спаситель. Надежда. Так меня называют.

Еретик. Богохульник. Антихрист. Дьявол. И так тоже меня называют.

Так что я сижу в кровати, держа на коленях поднос с завтраком, и читаю диагностический справочник. На упаковке бандероли нет обратного адреса, но на первой странице стоит подпись психолога. Это даже слегка жутковато, как имена переживают людей, знаки — означаемое, символы — символизируемое. Психолога больше нет. Осталось одно только имя. Как имена на надгробных плитах в Мемориальном мавзолее Колумбии.

Мы считаем себя выше мертвых.

Например, Микеланджело. Если он был такой умный, так чего же он умер?

Может быть, я и толстый придурок, но, читая этот ДСС, я чувствую, что я жив. Я по-прежнему жив.

А психолог по-прежнему мертва, и вот — доказательство, что все, во что она верила, чем она занималась всю жизнь, это уже оказалось неправильным. Это издание ДСС — исправленное и дополненное по сравнению с предыдущим. Правила уже изменились.

Здесь даны новые определения тому, что приемлемо, что нормально и что разумно.

Ингибированный мужской оргазм теперь называется мужским оргазмическим нарушением.

Психогенная амнезия теперь называется диссоциативной амнезией.

Кошмарные сновидения теперь называются неприятными сновидениями.

Симптомы меняются от издания к изданию. По новым стандартам нормальные люди считаются ненормальными. Людей, которые раньше считались безумцами, теперь объявляют чуть ли не эталоном психического здоровья.

Агент входит без стука, приносит мне утренние газеты и застает меня в постели за чтением справочника. Я говорю ему: посмотри, что мне сегодня пришло по почте, и он выдергивает книгу у меня из рук и спрашивает, знаю ли я, что такое уличающее доказательство. Он тычет пальцем на имя психолога на первой странице и спрашивает:

— Ты знаешь, что такое особо тяжкое убийство первой степени? — Агент закрывает книгу и хлопает по обложке рукой. — Ты представляешь себе ощущения, когда тебя будут поджаривать на электрическом стуле?

Хлопок рукой по обложке.

— Ты хоть понимаешь, что будет с продажей билетов на твои выступления, если тебя осудят по статье за убийство?

Хлопок рукой по обложке.

— Ты когда-нибудь слышал выражение: «вещественное доказательство номер один»?

Я понятия не имею, о чем он говорит.

Гудение пылесоса в коридоре за дверью навевает сонливость. Уже почти полдень, а я еще не вставал с постели.

— Я вот об этом. — Агент тычет мне справочником в лицо. — Об этой книге. В полиции это называется «сувениром убийцы».

Агент говорит, что его каждый день донимают полицейские детективы, хотят расспросить меня о подозрительной смерти психолога. ФБР каждый день спрашивает у агента, куда подевался ДСС, пропавший вместе со всеми записями по подопечным за неделю до того, как психолог отравилась газообразным хлором. Федеральные власти очень недовольны, что я так поспешно уехал из города. Агент спрашивает у меня: