В общем, когда андры почуяли дыхание снежнаков за своей спиной, они со страху превознесли Самого Главного Оборотня так, как никто и ожидать не мог!

А вот его полуприятелей, поклонников господина Сифра, можно сказать, заклевали. Это были и вовсе высокородные, пифагорейцы, поклонники магии больших чисел. Кот у них был символом мудрости и знания. Одним чохом их причислили к номинальным сатанистам, особам совершенно иного толка: то были неудовлетворенные андрским бытием и андрскими идеалами юнцы и подростки, которые сперва, исключительно из чувства противоречия, зациклились на кошках, а потом и из того же чувства, и по неосторожности слегка подсели на психотропные поганки – те самые, о которых Лес тщетно пытался предупредить Андрию через каурангов. В результате эти юнцы стали легкой добычей не столько наркоторговцев, уголовников и психиатров, сколько здешних рясофорных шаманов. Последние успешно изгоняли беса наложением рук и потому даже малость инициировали поглощение зелий. Я вспоминала отшельников Фиваиды, что, по слухам, потребляли наркотический корень балиниты во время христианских медитаций.

Сатанисты были по существу ребятки славные, в большинстве своем из интеллигентных и полуинтеллигентских семейств. Достаточно было оградить их от влияний – а дальше уже работали наши лесные медиаторы, противоядия и тоники, настой из которых отвязывал их не хуже Слова Божьего. Слово у нас тоже имелось – вы не забыли, я думаю, той книги с маргиналиями? – куда более полное, чем у жрецов, и очень апокрифичное. То есть не купированное и не пропущенное через мелкое сито.

Тут возникла проблема. Отсутствие наркоты обнаруживает некую дыру в душе, которую обычно бывает нечем заполнить. Поэтому мы догадались: а – свести сатанистов с числецами, б – навести математиков на след воплощенных образов этого культа. Иначе говоря, тот же хитрый и вездесущий Бэс напал на след Серениного пребывания в Сухайме и, к моей радости, обнаружил процветающую ферму, обвенчанных Айзакью и Сорри (премилая вышла парочка) и моих прекраснейших кис – Багира и Киэно – в окружении котят самого разного возраста! Деток мой Кот-Скиталец, Кот-Подвижник отлил в себя, даже тех, кто мастью попал в его грозную супругу, и они уже давно пользовались в кругах истых котолюбов особой популярностью, как бы подпольной.

Итак, в деревенской усадьбе был заложен первый чистый храм котопоклонников. Киэно и Мой Любимый Кот навестили меня в моем лесном доме и порадовались на всех нас. От них я, кстати, услышала о Серене и Эрбисе нечто совсем уж непонятное для моих прозаических мозгов: будто бы они ждут «с изнанки времени» урочного часа, того же, что и я, – когда совсем новое и в то же время старое придет в этот мир и перевернет его весь, начиная с того места в Храме, где принял на себя корону Мартин Флориан Первый и, надеюсь, Последний.

Я постепенно свыкалась с ролью домохозяйки и будущей бабки: удивительно бывает устроена жизнь! Сын мой все чаще и привычнее входил в человеческий образ: похоже, кхондам такое будет скорей по плечу, чем другим Живущим. Был он сильно похож на меня молодую, всем, кроме карих глаз, которые так никогда и не стали у него снежнацкими: худощавый и чуть скуластый, нос носатый, как у семита, и хорошей формы, рот длинен и улыбчат, а волевой подбородок хоть и не как у супермена, зато с милой ямочкой посредине. На голову меня выше и едва ли не по плечо своей жене. Но какая уйма обаяния, какое лукавство во взоре, какое чувство такта – ох, я понимала свою невестку!

Бэс был не так удачлив: никак не мог преодолеть тот барьер, который так просто было переступить кхонду. (Потому что вскоре после почина Артханга Горы стали посылать своих невест прямо нам, и их мужья легко и охотно превращались в людей, более похожих на нэсин, чем на андров – из чего, кстати, можно было заключить, что инсаны – более древний тип, не подвергшийся радиационной мутации. Но я забегаю вперед.) Его Цехийя как была, так и оставалась милой простушкой: около нее было уютно, как дождливым вечером у ручного зарешеченного огня, когда на каминной плите поет чайник, а за печкой подпевает ему сверчок. Притом была она вовсе не глупа и неплохо научена всяким андрским и инсанским премудростям, но образованна как-то ненавязчиво. Ученая детка, которую знание пока не достало до сердцевины и не нарушило ее покоя. Да что там – она даже не волчицей казалась, а большим плюшевым мишкой из тех, что продавались в постперестроечном «Детском Мире» за половинку лимона. Когда Цехийя не возилась по хозяйству, до чего была великая охотница, и не пребывала в соломенных вдовах, то сидела на порожке складного домика или на низкой скамейке, обхватив Бэс-Эмманюэля поперек толстенькой талии. А женственна была до того, что не такой тертый калач, как он, давно бы сдох от любовного томления. Любились-то они больше по ночам – так и ей было привычнее, и он не стеснялся своего не очень взрачного андрского обличья, которое ненароком вылезало из него в моменты страсти и самозабвения. Потому что – вылезало-таки, и это был скромный, но прогресс.

Но вот Хрейя… Если моя Серена казалась выкованной из бронзы, то она – из дерева, тисового, какое шло на английский «длинный лук», long bow. Стройная, узкобедрая, с небольшой грудью, для андрского простого народа она стала бы воплощением его затаенной эротической мечты. Однако повадки у нее оказались аристократические: лаконизм движений, отточенность мимики в сочетании с тяжелым, драпирующим фигуру плащом, длинная рубашка, перехваченная поясом богатой работы, и круглая, вся в монетках шапочка-оберег снежнацкой работы придавали ей вид воина. К тому же Хрейя, как и ее матушка, соединяла свои четыре светлых косы рядами цепочек, пропущенных чуть ниже подмышек, на талии и вокруг бедер. К этому добавлялись, по мере ее фантазии и настроения, нагрудные и нашейные ожерелья, плоские подвески, кольца на все десять пальцев и длинные серьги из крошечных, в каплю, серебряных колокольчиков. Вся эта горная и мункская работа сверкала и звякала, точно кольчуга: а ведь в архаическом, приторможенном мире андров, где доспех носили на полном серьезе, он был символом верховной власти. Так ее и прочитывали, мою невестку, те торгаши и агентурные личности, кто прибывал для тихой разведки Леса. Снежначкой она ни им, ни кому другому показываться не любила – прекраснее Волчицы, положим, не видел Лес, но подавляло это всех поголовно.

Характер у Хрейи был соответственный: непокладистый и скрытный. Может быть, именно поэтому мы с ней и ладили: я уже давно потеряла вкус к сентиментальности и изо всех плодов земли ценила те, что с жесткой кожурой, ибо сок их бывал много слаще. Мне доставляло истинное наслаждение ловить ее улыбку, озорную нежность во взгляде, обращенном на мужа. Она с ним советовалась нередко, однако в тайне даже от меня – чтобы не портить его свежевылупленного авторитета.

А вот ее многообразная ученость, в общем естественная и для воспитанницы Женской Хижины Белых Волков, и для дочери андрского короля, озадачивала меня то и дело.

– Вот посмотри, какую тебе на осень войлочную накидку смастерили. И то: куда ты свои украсы денешь, если обернешься зверем? Тяжелые они и изнутри колются, – пошутила я однажды.

– Никуда, мама Татиана, – ответила она без улыбки. – Та линия, что разделила Черную Мглу и вершины огненных гор Истинной Земли Нэсин, пролегает сквозь плоть, сердце и существо каждого из нас. Вы видите одну лишь ту половину, что находится здесь, но это не значит, что другая умерла.

Хотя, как я упоминала, через некоторое время ко мне явились четыре незамужних снежначки, было это более ради прощупывания атмосферы и установления дипломатических отношений. Гордые, независимые кхондки могли посмотреть на потенциальных соперниц косо, да и они сами понимали, что с нас довольно нашего собственного матриархата. Поэтому, хотя безработных юношей у нас было порядочно, Белые Волчицы обратили свой взор на зрелых и даже пожилых холостяков. Мы не мешали: эти дамы были достаточно прозорливы для того, чтобы выбрать себе подходящую пару, и достаточно властны, чтобы их выбору все подчинились. В конце концов три из них создали себе гнездо в нашем поселке, а одна отправилась к соседям. Хотя в конце концов и в этих делах побеждала женская солидарность, однако мелких споров было много: в сети едва не попал один кхонд-женатик, на другого кое-кто из местных дам уже давно точил зубки. Мне приходилось распутывать узлы, разрешать коллизии, уговаривать на компромисс во имя общей цели.