Теперь я неожиданно для себя замечаю, что подсознательно подогревала эту борьбу и соперничество – они возникли на месте былого страха и неприязни, и было это для Триады распрекрасно.

Осень пришла в Лес на сей раз настоящая. Не обычный для нас период долгих дождей и не стабильная желтая сушь, как в соседней Андрии, а истинное многоводье. Почва жадно поглощала воду, захлебываясь и пуская пузыри; серое небо опустилось к верхушкам кедров и сосен. Резкие штормовые ветры раскачивали деревья так, что кроны мотались из стороны в сторону; свинцовые капли обивали скорченную листву, осыпали вниз иглы. Крыша нашего мира устояла чудом – градины были размером и остротой как осколок андрского ветрового стекла. Мунки, съежившись, сидели внутри гнезд на оголенных ветвях, многие забирались погостить в хижины кхондов – там хотя тоже досочка на досочке играла, но было тепло и уютно; а кое-кто вообще зарывался в свинячью нору. В моем особняке свирепо разило обезьянником и мокрой псиной: запах снежначек был иной, суховатый и едкий, будто зола или порох.

До осени ни одна из пришелиц не забеременела, хотя их мужья хотели этого куда больше, чем своей двуликости. Первой понесла Хрейя. Беременность ее не испортила, только заставила окончательно сменить звонкий доспех на легкие, широкие и теплые одежды изо льна и пуха. Стан ее оставался прямым, формы округлились, но мягко; и безо всех этих ювелирных вещиц, в одной лишь тафье и накидке поверх струящейся ткани она показалась всем самой очаровательной из женщин Триады. Та же кровь, что в Дане, та же тройственная суть, та же тайна, думала я.

Разумеется, думала я еще. Вот они передо мной, новые люди. Конечная цель нашей Триады – воссоздать былое единство Живущих, так же как Владетеля Эрбиса – покорить, отработать идею нового пространства их жизни. И есть еще одна цель: одному из нас стать на перекрестке времен. Триединство пространства, времени и человека, погруженного в них, но не в них имеющего свое основание…

А мой сын Артханг вообще, вроде бы, ни о чем таком не думал. Носился по долинам и по взгорьям жутко гордый и в то же время обескураженный: шутка ли – создавать прецедент! Совсем иное дело, чем в двуногую общипанную курицу перекидываться. Что похожие снежнацкие детки уж не раз являлись миру, он то ли подзабыл, то ли не учитывал, и я понимала его: твой ребенок – всегда новый Адам или новая Ева, где бы и когда бы он ни явился.

У Багира с семейством дела пошли совсем неплохо, и первым признаком этого были дружные и слаженные вопли церковных деятелей о расцвете нового сатанизма, инсанизма и черного гносиса, которые проникли через открытые границы. А виной не такая, как надо, победа над нэсин, известное дело. Нет чтобы в порошок стереть, так вместо этого инсанскую гниль к себе еще пуще затаскиваем… Аристократы умело парировали, через СМИ напомнив своим приверженцам, что Киэно – неразлучная спутница БД; а кто БД в официальной конфессии, а? И не катите на нас бочку, что мы верим не по вашей правде. Экая утвержденность в своей собственной непогрешимости – да тот, кто об оной кричит, уже самим этим фактом становится неправ, вы вот лучше дождитесь, чтобы сие кто-нибудь из иноверцев за вами признал.

Именно от котовистов и непосредственно от моего выкормленника, из его штабов в сердце врага исходили самые дерзновенные планы, рассылались копии и списки гимнов и речений, которые скрупулезно собирала и хранила в складках своих одежд страна Нэсин, – как раз на таких воспитывался в юности Король-Монах. В один из этих корпунктов ниспосылал Шушанк любовно упрятанные в памяти афоризмы и остроты своего друга, которые тотчас же издавались карманным тиражом, в прочном и гибком переплете. И сюда же, в храмы Братьев Чистоты, как они теперь называли себя, стекалось наисовременнейшее холодное оружие. Большие Мунки отковали нового Отца Мечей в своем болотном анклаве. Предназначался он для одухотворения стремительных и легких, как утренний пассат, мечей, стилетов и кинжалов, арбалетных стрел и дротиков. Вообще-то говоря, мы рассчитывали не на нападение, а на устрашение потенциального противника. Косить целые армии будущих собратьев нам было совсем невыгодно. К тому же оружие придает тому, кто им владеет, больше уверенности, чем панцирь, как бы ни был он надежен, – и почему бы не дополнить одно другим? Таков урок шлемоносной Жанны Д'Арк, чей поржавевший меч, отысканный под алтарем, не покидал двойных ножен, однако был грозен и свят.

В Андрии, как и у нас, царила непогода, но что вытворялось там волей тамошней небесной канцелярии – с нами было несравнимо. «Осенняя осень» в Андрии нежней и мягче нашего волчье-индейского лета, и жители привыкли к этому: благородная медь листвы, шорох на торных дорогах, потускневший смирнский ковер на газоне, иногда тончайшая водяная морось – вот то, что постоянно воспевают их поэты и поэзы. А мы невольно обрушили им на головы эсхатологический потоп, что превращал поля в рисовые чеки, яблони – в голый скелет и шоссейные трассы – в русла рек. Андров расквасило и вбило назад в ту глину, откуда они произошли и куда, по-моему, все время инстинктивно пытались вернуться.

Так протекли десять лунных месяцев, которые догола раздели всех Долго-Медленно Живущих, сгноили на земле лист и выгнали из-под него юные, крепкие ростки нови, уже закаленные несколькими крепкими ночными заморозками, а из хвойных почек – едва заметные мягкие иглы.

И тогда, незадолго до рассвета, у Хрейи начались роды. Мне наблюдать не позволили: акушерка я никакая, рожать и то позабыла. В отдаленный сборный домик, который неделю коптили в специальном дыму, чтобы предохранить мою невестку от родильной горячки, вслед за роженицей вошли три самых опытных мункских повитухи и одна суккская «мастерица воскурений» – на случай, если кроме антисептика понадобится еще и наркоз.