Я полностью обездвижена.

— Ты не понимаешь, что нужно ДЕРЖАТЬ ЯЗЫК ЗА ЗУБАМИ? — Я скашиваю глаза, чтобы увидеть, что ствол пушки находится в двух дюймах от лица Адама.

— ПОДНИМАЙСЯ. — Стальным носком он начинает пинать меня по ребрам: быстро, жестко, гулко. Я начинаю задыхаться. — Я сказал, ПОДНИМАЙСЯ.

Жестче, быстрее, сильнее другой сапог бьет меня в живот. Я даже не могу закричать.

Поднимайся, Джульетта. Поднимайся. В противном случае, они пристрелят Адама.

Я поднимаюсь с колен и падаю спиной на стену позади, спотыкаясь, чтобы сохранить равновесие. Делаю попытку поднять руки вверх, так, как могу в данном состоянии. Мои внутренности и кости болят, моя кожа, как решето, проколото булавками и иголками боли. Они наконец-то пришли убить меня.

Поэтому они поселили Адама в мою камеру.

Потому что я ухожу. Адам здесь, потому что я ухожу, потому что они забыли убить меня однажды, потому что настал конец моей жизни, потому что мои семнадцать лет — это слишком много для этого мира. Они убьют меня.

Всегда задавалась вопросом, как это произойдет. Интересно, сделает ли это моих родителей счастливее.

Кто-то смеется.

— Ну, разве ты не маленькое дерьмо?

Я даже не знаю, обращаются ли они ко мне. Я едва могу сосредоточиться, чтобы держать свои руки вертикально.

— Она даже не плачет, — добавляет кто-то. — Девчонки всегда в такой момент умоляют о милости.

Стены начинают кровоточить. Интересно, на сколько я смогу задержать дыхание. Я не могу различить слова и понять звуки. Я слышу, как кровь хлещет из моей головы, и не могу открыть рот, потому что мои губы разбиты. Пистолет упирается мне в спину, я ступаю вперед.

Пол уходит из-под ног. Мои ноги подкашиваются, и я не могу их контролировать.

Надеюсь, они убьют меня в ближайшее время.

Спустя два дня я открываю глаза.

Рядом стоят емкость с водой и миска еды. Я с трясущимися руками выпиваю холодное содержимое емкости, и глухая боль проходит по моим костям, во рту сухо. Кажется, ничего не сломано, но синяки на теле под футболкой говорят о том, что это было не понарошку. Ушибы отдают синим и желтым цветом, болят при прикосновении и медленно заживают.

Адама нигде не видно.

Я одна в блоке одиночества; четыре стены, не более десяти футов в любом направлении, только воздух проползает через небольшую щель в двери. Я только начинаю терроризировать себя своим воображением, когда с хлопком открывается тяжелая металлическая дверь. Охранник с двумя перекрещенными на груди винтовками оглядывает меня сверху донизу.

— Вставай.

На этот раз я не колеблюсь.

Надеюсь, Адам сейчас в безопасности. Надеюсь, он не пришел к тому же концу, что и я.

— Следуй за мной.

Голос охранника груб и глубок, серые глаза непроницаемы. На вид ему около двадцати пяти лет, светлые волосы подстрижены в форме короны, рукава закатаны до плеч, военные татуировки обвивают его предплечья, как и у Адама.

О.

Боже.

Нет.

Адам шагает в дверь рядом с блондином и указывает своим оружием на узкий коридор.

— Двигайся.

Адам указывает дулом на мою грудь.

Адам указывает дулом на мою грудь.

Адам указывает дулом на мою грудь.

Его глаза чужды мне, стеклянные и отдаленные, далеко-далеко.

Я — ничто, кроме новокаина. Я онемела, мир — из ничего, все чувства и эмоции ушли навсегда.

Я — шепот, которого никогда не было.

Адам — солдат. Адам хочет моей смерти.

Теперь я открыто на него смотрю, каждое чувство отрезано, моя боль — отдаленный, отключенный крик из моего тела. Мои ноги двигаются вперед по собственному желанию; губы остаются закрытыми, потому что в этот миг никогда не будет слов.

Смерть была бы желанным освобождением от этих земных радостей.

Я не знаю, как долго я иду перед еще одним калечащим ударом по спине. Я мигаю от яркого света, которого так давно не видела. Мои глаза начинают слезиться, и я щурюсь от флуоресцентных ламп, освещающих большое пространство. Я едва могу что-либо увидеть.

— Джульетта Феррарс. — Голос выстреливает мое имя. Тяжелый ботинок толкает меня в спину, и я не могу поднять голову, чтобы различить говорящего со мной. — Уэстон, притуши свет и освободи её. Я хочу увидеть её лицо. — Приказ прохладен и силен, как сталь, опасно спокойный, без усилий мощный.

Яркость снижается до терпимого уровня. На моей спине остался отпечаток ноги, но уже не на коже. Я поднимаю голову и смотрю вверх.

Меня сразу поражает его молодость. Он не может быть старше меня.

Очевидно, он отвечает за то, о чём я не имею понятия. Его кожа безупречна, незапятнанна, его челюсть резкая и твердая. Его глаза — бледно-изумрудные, я никогда не видела подобных.

Он красив.

Его кривая улыбка скрывает умышленное зло.

Но сидит, как он себе это представляет, на троне, но на самом деле это всего лишь кресло в передней части пустой комнаты. Его костюм прекрасно отглажен, его светлые волосы искусно причесаны, его солдаты — идеальные телохранители.