— Думаешь, я какой-то выставочный уродец, которого ты можешь показывать на потеху своим друзьям? — Предохранитель снят. Пистолет заряжен.

Кенджи прочищает горло.

— Не уродец. Просто ты… довольно интересна.

Я наставляю пистолет ему на нос.

— Я настолько интересна, что могу убить тебя голыми руками.

Едва уловимый проблеск страха мелькает в его глазах.

Он проглатывает несколько галлонов смирения. Пытается улыбнуться.

— Ты уверена, что ты не сумасшедшая?

— Нет. — Я наклоняю голову вбок. — Я не уверена.

Кенджи ухмыляется. Осматривает меня с головы до ног.

— Черт подери. Ты делаешь сумасшествие таки-и-им привлекательным.

— Я в пяти секундах от того, чтобы врезать тебе по роже, — предупреждает его Адам, его голос словно сталь, его тело напряжено от злости, глаза сужены и испепеляют немигающим взглядом. В его словах ни капли юмора. — И мне не нужна еще одна причина.

— Что? — Кенджи смеется, нисколько не испугавшись. — Я не находился в такой близости от цыпочки уже о-очень давно, бро. И сумасшедшая или нет…

— Мне не интересно.

Кенджи поворачивается, чтобы посмотреть на меня.

— Что ж, не уверен, что могу винить тебя. Сейчас я ужасно выгляжу. Но я умею приводить себя в порядок. — Он выдает некое подобие усмешки. — Дай мне пару дней. Возможно, ты изменишь свое мнение…

Адам дает ему локтем в лицо и не извиняется.

Кенджи ругается, истекает кровью, у него исчерпывается поток ругательств, и он идет в ванную комнату, зажимая нос.

Адам тянет меня в спальню Джеймса.

— Скажи что-нибудь, — говорит он. Он смотрит в потолок, делает тяжелый вдох. — Скажи что угодно…

Я пытаюсь сосредоточиться на его глазах, беру его за руку нежно, нежно, нежно. Я жду, пока он посмотрит на меня.

— С Джеймсом ничего не произойдет. Мы обеспечим его безопасность. Я обещаю.

Его глаза полны боли, той, что я прежде у него не видела. Он открывает рот. Затем сжимает губы. Передумывает миллионы раз, пока его слова не слетают с губ прямо в воздух между нами:

— Он даже не знает о нашем отце. — Это первый раз, когда он поднимает этот вопрос.

Первый раз, когда он признает, что я знаю об этом. — Я никогда не хотел, чтобы он знал. Я придумывал истории специально для него. Я хотел, чтобы у него был шанс быть нормальным. — Его губы пишут тайны, и мои уши проливают чернила, окрашивая мою кожу его рассказами. — Я не хочу, чтобы кто-то прикасался к нему. Я не хочу, чтобы ему испортили всю жизнь. Я не могу…

Боже, я не могу позволить этому случиться, — говорит он мне. Приглушенно. Тихо.

Я ищу нужные слова по всему миру, но с моих губ не слетает ни слова.

— Моих усилий всегда недостаточно, — шепчет он. — Я никогда не могу сделать достаточно. Он по-прежнему просыпается с криками. Он по-прежнему засыпает со слезами на глазах. Он видит вещи, которые я не могу контролировать. — Он моргает миллион раз.

— Столь многие, Джульетта.

Я задерживаю дыхание.

— Мертвы.

Я прикасаюсь к слову на его губах, и он целует мои пальцы. Его глаза — два бассейна совершенства: открытые, честные, скромные.

— Я не знаю, что делать, — говорит он, и это одно из тех признаний, произнести которое вслух стоит ему гораздо большего, чем я могу понять. Контроль ускользает сквозь его пальцы, но он отчаянно пытается держаться. — Скажи мне, что делать.

Я слышу наши сердцебиения в тишине между нами. Я изучаю форму его губ, сильные линии его лица, ресницы, за которые любая девушка убила бы, глаза глубокого темно-синего цвета, в которых я научилась плавать. Я предлагаю ему единственный вариант, который у меня есть:

— Может, стоит рассмотреть план Кенджи.

— Ты доверяешь ему? — Адам удивленно отклоняется назад.

— Я не думаю, что он врет относительно места, куда мы можем отправиться.

— Не знаю, хорошая ли это идея.

— Почему нет?..

Нечто, отдаленно напоминающее смех.

— Я могу убить его прежде, чем мы доберемся туда.

Мои губы изгибаются в грустной улыбке.

— Но ведь нет никакого другого места, где мы могли бы скрыться, не так ли?

Солнце вращается вокруг луны, когда он отвечает. Он качает головой. Один раз. Быстро.