как волшебной палочкой?

– Почти что. Сергей зря дал нам эту вещь, ведь все мы смыслим в

архитектурном деле и очень быстро поняли его замысел. Это не камертон.

Это идеальное оружие разрушения. Стоит только выявить критическую

точку здания и воздействовать на нее вибрациями этого изобретения –

камень тут же превратится в пыль. Ведь правильно?

– Ты меня спрашиваешь?

– Я, как идиот, все еще хочу, чтобы Сергей нами гордился. Мы сами

додумали его гениальное открытие.

– С одним я точно не могу спорить, Дэн, – ты идиот.

– Как же я хочу, чтобы Сергей нас уважал… Я все еще преклоняюсь

перед ним, даже после того что он с нами сделал.

– Дэн… Ты, правда, снесешь Большой театр?..

– А ты думал, я шучу? В последний раз спрашиваю: каковы планы

Сергея?

– Пошел к черту!

Из соседней ложи раздались шиканья.

Неожиданно Дэн схватил меня и запихнул мне в рот кляп из большого

платка. Мои требовательные стоны не слышались сквозь

додекафонические партии. Из кармана брюк Дэн достал бечевку и связал

ею мои запястья. Второй веревкой он собирался привязать меня к креслу,

но я ловко извернулся и изо всех сил ударил его между ног связанными

руками.

От боли Дэн подпрыгнул на метр и грохнулся на пол ложи. Из соседней

кабины опять зашикали. Я схватил камертон и ключи от машины,

выпавшие на пол, и выскочил в коридор.

Дэну стоило воздать должное. С болью он справился очень быстро,

поэтому, как только я оказался в коридоре, он одним прыжком преградил

мне путь к выходу из театра. Я резко повернулся и юркнул в дверь за

кулисы.

208

Через несколько минут мы были уже над сценой и носились по мостикам

так, что от нашего бега раскачивались декорации. Нас никто не мог

заметить – мы были слишком высоко. Я выплюнул кляп и орал что есть

мочи, но из-за оперы меня не было слышно. Связанные руки почему-то

влияли на равновесие, и я очень боялся упасть с неверных, дергающихся

мостиков.

Послышался треск. Я оглянулся с риском для жизни – всю погоню Дэн

держался в нескольких метрах позади меня. Но обернувшись, я его не

увидел. Оказалось, мостик треснул под ним, и Дэн повис над сценой,

чудом ухватившись за веревочные перила.

Я подбежал к нему.

– Хватайся за меня!

Но в следующую секунду передумал.

– Дэн…

Дэн пыхтел и напрягался, чтобы подтянуться и взобраться наверх. Ему

не хватало сил.

– Дэн, – повторил я.

Он уставился на меня ненавидящими глазами.

– Тебе не хватит сил.

– Знаю, сволочь.

– Это ты сволочь…

Дело в том, что я вспомнил о Кошке и ее дикой смерти. Ведь указание

дал именно Дэн. И его собственная жизнь теперь была в моих руках.

– Ты убил мою кошку.

– Рассказать как? – прохрипел он, жмуря глаза от хлынувшего пота.

– Это было единственное существо, которое я любил совершенно чистой

любовью. И оно не способно было защититься от вашего безумия. Я

просто не имею права простить вам ее смерть. Я должен отомстить за ее

беззащитность.

– Заткнись! – Дэн уже не контролировал свой голос.

– У тебя есть выбор. Это будет не мой суд. Ты сейчас упадешь и, если

разобьешься – такова твоя участь. Останешься в живых – я не стану

добивать.

– Сука! – крикнул Дэн и из последних сил дернулся вверх.

Он вытянул ко мне руки, хотел схватить и утянуть за собой. Но я во

209

время отклонился, и Дэн засвистел вниз.

Как мне стало известно намного позже, его тело пролежало за

декорацией несколько дней, пока запах не стал уж слишком сильным и не

привлек чье-то внимание.

Мне некуда было податься. В Порше я избавился от бечевки. Зажал

между коленями перочинный ножик и долго матерился – как ни

удивительно через десять минут это помогло. Камертон вышвырнул из

окна в мусорный контейнер.

Возвращаться на Маяковскую мне само собой не хотелось, поэтому я

подкатил к своему родному дому и попросил у соседки ключи от квартиры.