Одинокий прохожий
вернуться

Раевский Георгий
Шрифт:

2. «Дыханье осени в природе…»

Дыханье осени в природе, Пустое поле. Там, вдали Стреноженная лошадь бродит, Как будто на краю земли. С крутого, темного обрыва Река вечерняя видна; Ее две утки торопливо Пересекают. Тишина В прозрачном воздухе такая, Что ясно слышен каждый звук: Крик журавлиный долетает, Телеги раздается стук. Рубеж. Ракита у дороги Близ пограничного столба, — И взором пристальным и строгим В лицо смотрящая судьба. Когда на гибнущую Трою В последний раз глядел Эней, В изгнанье унося с собою Виденье родины своей, Должно быть, каждый малый камень, Пучок травы береговой Ловил он жадными глазами, Вбирал ревнивою душой. Прощай! — Надолго ли, кто знает?.. Проходят вереницы лет. Во мгле, в тумане пропадает, Теряется далекий след.

«Дом подожгут или разрушат…»

Дом подожгут или разрушат, И в груду щебня превратят, И птицу певчую придушат, И вырубят плодовый сад. Что ж, значит, может быть, не стоит, Не стоит с жадностью такой, Так страстно ставить на земное: Ты не возьмешь его с собой. Все отпустить, все бросить в ветер: Пускай летит, пускай плывет. Блажен, кто ничего на свете Своим ревниво не зовет: Ему открыты все дороги, Земная жизнь ему легка, И дни проходят без тревоги, Как в синем небе облака.

«He мне воспеть вас, смелые вожди…»

He мне воспеть вас, смелые вожди, В грозу народ ведущие к победе, Сметая вражьи полчища с пути: Нет в голосе моем державной меди. Но вижу я другие времена, И мирный труд, и злаки изобилья, Которые взрастит моя страна Ценою небывалого усилья. В крови и в муке, в муке и в крови, Неслыханною страшною ценою Ты добываешь, родина, свои Права на годы счастья и покоя. Свободным человека создал Бог, Везде, всегда, в подъеме и в паденье, Чтоб к высшей он идти свободе мог Дорогой огненного очищенья. Май 1944

Двадцать второе июня

В этот день мы увидели снова, Вдруг, отчетливо, как наяву, Полосу рубежа родного, Перелески, кусты, траву, И полки врагов, наступавших В предрассветной туманной мгле, В утро Дня Всех Святых, просиявших От начала на русской земле. Да, какие пространства и годы До тех пор ни лежали меж нас, Мы детьми одного народа Оказались в смертельный час. По ночам над картой России Мы держали пера острие И чертили кружки и кривые, С верой, с гордостью за нее. Мы увидели: тот, кто ворвался, Чтоб убить нашей родины плоть, Встретил дух. Он дрогнул, смешался, — И не смог его побороть. Так всегда в роковые годы Выпрямлялась наша страна, Явной памятью тайной свободы И не силой, а правдой сильна. 1944

«Широкий ветер заметет…»

Широкий ветер заметет, Песок засыплет, дождь размоет, Зеленым мохом обрастет Дом, что за камнем камень строит, Трудясь упорно, человек. И в окон выбитых глазницы Влетать зимою будет снег, Звезд ами легкими кружиться. Сменяют смерть и тишина Земного шума быстротечность. — Но для чего-то нам дана Простая, мирная беспечность. Так пахарь на зеленый склон Везувия спокойно всходит, Меж тем, как медленно уходит Дымок его под небосклон.

«В небе синем и бездонном…»

В небе синем и бездонном Сколько миллионов лет С легким звоном, с чистым звоном Мчится чистый звездный свет. На холмы и на долины Падает — и на поля… Музыке неуловимой Внемлет бедная земля. Отчего бы ей, как прочим, Не вступить в согласный хор, Не запеть во мраке ночи Средь серебряных сестер? Отчего, когда смеются И ликуют небеса, Лишь с нее одной несутся Жалобные голоса? Отчего мы так угрюмо, О высоком позабыв, Отвечаем грубым шумом На таинственный призыв?

«Мы каждый день встречаем чудо…»

Мы каждый день встречаем чудо: Цветок раскрывшийся в саду, На крыльях ласточка отсюда Взлетающая в высоту, Прохладный шум, и плеск, и пенье На солнце блещущей реки; Улыбка матери, движенье Оберегающей руки. Но равнодушными глазами Мы смотрим и не сознаем, Какие образы пред нами Проходят в облике земном.

«Как от роду слепым сказать о белом цвете…»

Как от роду слепым сказать о белом цвете: Что он, как молоко? Как снег? Как полотно? И разве объяснишь ты, что такое — ветер, На ветку показав, стучащую в окно? Но очевидностью прямого откровенья Порой, как молнией, душа поражена, И совершенный слух, и огненное зренье, Как некий чудный дар, в себе несет она. И сразу гаснет свет. И ропотом, и мглою Мы вдруг окружены. Лишь память шепчет нам: Вот здесь дорога шла, за этою стеною, Здесь был крутой обрыв, а небо было — там.