– Ты права.

– Тогда давай посмотри, что в сумах. Аккуратно. Я её подержу.

Я кивнул и полез внутрь.

Левая сторона. Кресало, трут, короткий кинжал в ножнах, спицы. Дичь жарить на костре? Крючок: вынимать из копыта камушки.

Правая сторона. Черствые лепешки и катышки сухого творога в плотном мешке. И то, и другое полагается размачивать, оттого и лежит на самом верху. Тугой кошель, завернутый в невыразительное тряпье (ай, молодец лошадка, что удрала!), что-то вроде офицерского планшета времен Второй Мировой. Ну да, это он и есть – со скидкой на иную эпоху. Карта, плоская книжка для записей или рисунков, свинцовый карандаш, плоский прямоугольник дорогой глянцевой бумаги, хитроумно сложенный и припечатанный сверху этакой красно-коричневой блямбой.

Письмо под сургучом.

Письмо.

– Эй, Стелла! – подзываю я. – Смотри. Парень-то был не простой дворянин из тех, что ищет приключений на свою голову.

Она подходит, придерживаясь за повод.

– Ты сумеешь прочесть, Хельмут?

– Попробую. Буквы какие-то мудреные.

– Ничего особенного. Ясный каролинский минускул. «V», «O» двойное, «N».

– О, теперь и я разберу. Фон Мергену, кастеляну…

– Ван Мергену, кастеллану. Коменданту.

– Вольного града…

– Или укрепленного города…

– Вробурга.

Это слово отчего-то падает на наши головы, как…. Как топор.

– Ну что же, – говорю я, – пока еще родных отыщем или обобранный безымянный труп посланника, а адресат – вот он.

Да уж. Кажется, нас прямо толкает к цели. Весь вопрос – что и к какой.

Теперь мы оба едем верхом: я в седле, моя спутница на широком крупе.

– А ты хорошо соображаешь в частном сыске, – хвалит она меня.

– Так же, как ты – в сравнительной лингвистике.

– Интуиция, милый. С моим-то практическим знанием языков…

– Всё забывал спросить. Ты кто по происхождению?

– Не пойми кто. Вроде маленькой эриннии, которую создали специально для христиан, чтобы совестью побольше терзались.

– И как ты сейчас себя чувствуешь, мстительница?

– Лучше некуда. Как будто все поры души открылись для того, чтобы воспринимать. Живу без оглядки.

Среди полей и лесов образовалась прогалина и на ней – разлапистое строение. Странноприимный дом или корчма.

– О-о, вот и трактир на наше счастье, – ответила мне моя девушка. – А то я вся озябла, да и вечер близко.

Мы подъехали. Замурзанный веселый мальчишка подскочил, чтобы принять повод, я снял с седла мою девушку и сумки с имуществом. Кошель я, естественно, уже давно запрятал за пазуху.

Внутри трактира было полутемно, пахло слегка подкисшим пивом и свежей выпечкой. Пышная хозяйка вполне цветущих лет, живая вывеска своего заведения, подошла, как-то не так озирая Стеллу – от непокрытой головы до босых ножек.

– Он меня от родичей в одной рубашке увёз, – ответила моя дама тихо и заговорщицким тоном.

– Ой, господа хорошие, – вмиг разулыбалась та, – дак вы, небось, ко Вробургу спешите?

Да-а…

– Почему ты так решила, сударыня…

– Грета я. Теплая Грета, Согретая Грета, как муженек кличет. Ну а как не понять – только вробургский господин без разговоров всех сочетает. На сословность не глядя и на чужие мнения.

– И что – такой добрый он?

– Справедливый. Лишнего никак не сотворит. Удачливый. И кони-то у него для продажи лучшие в округе, и монах-травник при ём шибко ученый, и рука счастливая. У меня обоих моих детей принимал – мальца и девку. Как по маслу выскочили, я и вякнуть не успела ни разу!

Грета помедлила и добавила с более серьёзной интонацией:

– И уходят от него легко да с легкой душой.

– Так что он – мейстер здешний? – спросил я, догадавшись по особенной интонации. – Мечник?

– Ну. Городской вообще-то. Вробургский, я говорю.

– Так это недалеко? – удивилась Стелла.

– Как сказать. Добрый день ходу получится.

Тут я сообразил показать ей золотой из самых невзрачных, слегка обрезанный по краям (так называемый квадрупль), чем вызвал восхищенное аханье.

– Хозяюшка, – попросил я, – поесть нам сообрази. Комната отдельная есть ли? Хоть каморка? Чтоб не тесниться в куче со всей честной компанией.

Тут же выяснилось, что хлеб еще теплый, мясной свежины нет, потому что весной скот не режут, но яечки имеются только что из-под куры. И парное молоко – хотя и пост, но корова ж раздоенная, прямо речка под кормилицей. И светелку она такой умильной парочке как следовает уберет.

А еще…

– Если благородный господин не поскупится еще на один такой квадрупий, я его будущей женушке кое-что покажу, – тоном заговорщика произнесла Грета.