Надо сказать, что на Полях любопытная перспектива – видишь всё от края до края, будто пейзаж стягивается вокруг тебя в комок при малейшем твоем желании. Этот эффект, тем не менее, пропадает, стоит тебе отвести взгляд и направить его в другую сторону.

В общем, только что я нащупал диковинный кольцеобразный артефакт и поднес к лицу как огромную лупу, желая рассмотреть поближе, – как с другой стороны проявилось изображение: некто ступил на далекий мост, переброшенный над темной рекой.

Да, тот самый мост, оболы за проход по которому мы беспечно и со смыслом потратили. Никто и никогда не желал выйти отсюда над водой – и, по всей видимости, не мог этого хотеть.

Но эта троица спокойно проплыла по самой середине деревянного перешейка и через толпу двинулась к центру – туда, где в окружении озера лилий, ирисов и калл громоздилась текучая гора воды. Наш народ любопытен, но любопытен умеренно и даже вежливо, и оттого лишь спокойно поворачивал к пришельцам головы. Легкое волнение двигалось вслед за ними, проходило по толпе, будто волна с округлым гребнем: прильет и откатится назад, с шелестом таща за собой раковины и камушки. Будто радужный водяной пузырь: скользит по поверхности людской глади, облекая и отгораживая своих насельников. Да, последнее сравнение куда точнее…

Они казались иными – более темными и плотными, чем все; даже здешний переменчивый воздух обтекал и облекал их как-то по-иному. Двое мужчин и женщина. Чуть впереди шел невысокий, элегантный прелат в старомодном кардинальском пурпуре, яркий голубоглазый блондин лет сорока или пятидесяти. Красив, собака, подумал я, причем красив вызывающе и неподобающе. Рядом с ним и чуть поотстав – средних лет брюнетка с темным загаром и огромными густо-карими глазами: в зрачках пляшут золотые искорки, в косу вплетены седые пряди. Эта обряжена в алое платье и поверх него – в синий плащ с капюшоном. Третий из них, верзила непонятных лет, неброской внешности и очень деликатный в обращении, держался рядом и поддерживал даму под локоток с привычной, отточенной многими годами профессиональной грацией. Военный немалого ранга, подумалось мне. Или, скорее, высокопоставленный чиновник из тех, что в старину подчинялись всяким артикулам и ранжирам. Узкий серый пиджак с чем-то вроде погон на плечах, серые брюки, узконосые ботинки. Сероволосый и сероглазый, как сказал бы Кола Брюньон. Как там дальше? Снаружи всё серо…

И направлялись они прямо к нам обоим. Мило улыбаясь при этом.

Я приветственно махнул рукой:

– Хельмут и Стелламарис к вашим услугам, Странники.

– Раз уж вы назвали наши прозвища и свои имена, разрешите и нам то же в отношении вас обоих, – поклонился красавец прелат. – Я один из кардиналов Франзонских и патрон вольного града Вробурга, зовут меня в миру «Его высокое Преосвященство Хосеф», и довольно того. Моя спутница – прекрасная графиня Марион де Лорм из Вестфольда. А наш нынешний спутник и покровитель – просто господин Готлиб из Сконда.

– Пожалуйте в дом, благородные гости, – поклонилась моя Стелламарис. Иногда на нее такая старомодная любезность накатывает, что просто сил нету!

Троица степенно проследовала внутрь. Госпожа Марион выбрала стульчик не из самых смирных и уселась, расправив полы плаща и откинув капюшон с головы. Кресло с готовностью обратилось в дубовый трон готических очертаний – с высокой прямой спинкой, заостренной кверху, и широкими подлокотниками. Мужчины стали по сторонам дамы в позе геральдических животных у фамильного герба. Так мне отчего-то показалось.

– Чем обязан вашим визитом? – спросил я.

– Одной ошибкой мироздания, – внезапно ответил наш епископ. – Скажите, вы хорошо помните своего мейстера? Того, от кого пошло ваше первое имя?

– Да. Но он умер давно, разве нет?

– Нет. Только стал на семь лет старше, – ответила Марион.

Отчего-то, когда чепуху городит женщина, это кажется очень даже приятным и остроумным.

– Господа, вы хотите сказать, что пока я отматывал в Рутене семь раз по сто лет, на моей родине…

– Закон царства фей, – невозмутимо пояснила дама. – Гостю кажется, что он провел в объятиях королевы годы, а над его родным миром пролетело не одно столетие.

Я кивнул. Кажется, кое-что начинает проясняться…

– Вы имеете в виду, что я подкидыш родом из страны эльфов?

– Пришелец. Из той части мира, что мы трое в мыслях называем Виртдом, – кивнул кардинал. – Хорошо ассоциируется с «виртуальный», «вертеть» и заодно со «шверт» – меч, прямой клинок.

– А точнее – выходец из нашей совокупной родины, – добавила Марион. – Вас там опустили в землю, а вышли вы уже в ином месте. Здесь. Но внутри этого здешнего мира замкнуты.

– Погодите, – сказал я, – ведь я… мы со Стеллой перемещаемся из ночного обиталища в дневное. Не так разве?

– Единая плоть и единая кровь как на земле, так и на небесах, – чуточку елейно добавил прелат и кивнул, соглашаясь. – Вас как бы распяло…

– Распялило, – хмыкнула Марион.

– …меж двух суточных половинок вашего мира.

– Суточными в Рутене называют только щи, друг мой, – снова вмешалась она. – Или казённые деньги, что отпущены на прожитье в чужом месте.

– Смысл в том, молодые люди, – каким-то невыразительным голосом объяснил третий наш собеседник, – что вы оба умерли. Тор – в Вестфольдии, его Звезда – в Рутене. Но для нее доступна лишь изнанка здешней малой вселенной, а для него, как для всех психопомпов – также и лицевая сторона.