Шрифт:
Чем дальше, тем легче становилось Наталье. Она украдкой посматривала на молчаливого Макара. Ей хотелось заговорить — высказать все наболевшее, но она не знала, с чего начать. Скоробогатов молчал.
«Может быть и лучше, что мы молчим», — подумала Наталья. И, наблюдая, как таяло оторвавшееся облачко, она забылась.
— Ты это с чего взяла, что ты в тягости? — спросил вдруг Скоробогатов.
— Что это, неужели я про себя не знаю?
Помолчав, Макар сказал:
— А если так сделать, чтобы избавиться от этого?
Глаза Натальи испуганно и удивленно метнулись на Макара.
— Чего смотришь? Я ведь дело говорю. Стыд-то на тебе, а не на мне. А по-моему, так того… Залезь на прясло, соскочи однова, и готово.
— Ты это как, шутя или взаправду?
— Знамо дело, взаправду.
— Вот как, — в голосе Натальи была горечь. Она посмотрела на Скоробогатова взглядом, полным обиды, и, тряхнув головой, решительно отрезала: — Нет!
— А родишь, куда ты с ним?..
— А это уж не твое дело, Макар Яковлич!.. Сколько хватит сил, а не брошу… Пусть уж кто другой, а я… Нет!.
Наталья смолкла, закрыв лицо фартуком. К горлу подступали слезы.
— О чем ревешь-то?.. — сухо сказал Макар.
— Нет, я уж больше не стану реветь… Будет. Только обидно… И стыдно за тебя. Черствый ты, безжалостный человек.
— А что мне с тобой за компанию слюни распускать? Не умею я.
Наталья почувствовала в голосе Макара холод, от которого всё в ней точно застыло. Макар сухо добавил:
— И не интересно… может быть, не от меня ребенок?..
— Еще раз скажи, Макар Яковлич… Ты, должно быть, любишь людей обижать. Я же это слыхала от тебя!
Плотно сжав губы, она замолчала, но молчать ей не хотелось. Хотелось на обиду ответить обидой. Сказать такое, чтобы ему стало так же больно, как и ей. Она смело глянула ему в глаза, заговорила:
— Ты не беспокойся… Мне тебя не надо. Не вяжусь за тобой. А ребенка своего убить не дам ради твоей прихоти. Ты женись… за тебя богатая пойдет, а я… Воспитаю… Не нужен ты мне… и тебе не покажусь, только довези меня до Подгорного.
Макару стало досадно, стыдно. Смотря в сторону, он замолчал, чувствуя, что слова Натальи били его, как молотком по черепу. Потом он беспокойно завозился, привстал на сиденьи. Подобрав вожжи, он лихо закрутил ими над головой и дико гикнул. Лошадь рванулась. Коляска дробно загремела, подпрыгивая по каменистой дороге. Наталья, крепко держась за бричку, испуганно крикнула:
— Ты чего это делаешь?
Но Макар молчал. Он во весь опор гнал, взмахивая вожжами, стиснув зубы. Удар за ударом сыпались на взмыленный круп лошади.
Такие бешеные приступы не однажды приходили к Макару, пока они ехали в Подгорное. Он то притихал, втянув голову в плечи, то, как ужаленный, бил лошадь, гнал по пыльному тракту. Когда въехали в окраинную улицу селения, он привернул к кособокой гнилой избушке, где жила Кашевариха, — толстая, рябая баба, втихомолку продававшая водку в «котомочной». Выпив с жадностью стакан водки, он поехал к базару.
— Куда ты поехал? — спросила Наталья, — ты довези меня до дому-то.
— Молчи знай. — не глядя на нее, ответил Макар, — Поедем куда повезу.
Он заметно повеселел. Подъехали к мануфактурному магазину. Привязывая к столбу лошадь и смотря на Наталью исподлобья, он проговорил:
— Вылезай, давай!
— Куда?..
— Тебе говорят, вылезай, зайдем в лавку!
— Зачем?..
— А это мое дело. Айда, знай!
Вошли в магазин.
— Давай, выбирай, чего тебе глянется.
Макар окинул взглядом полки, туго набитые товаром.
— Ничего мне не надо, — сдвинув брови, ответила Наталья.
— А я говорю, выбирай, не ломайся. Я хочу так — гостинец тебе… Значит, ты не отнекивайся… Эй, ты!.. Как тебя?… Чего встал?.. — Крикнул он тщедушному, рябому подростку-приказчику. — Кажи, давай товар. Давай кашемиру!.. Вот этого!
Кусок за куском летели с полок пестрые ткани. Макар хозяйски командовал:
— Режь этого пять… Этого десять. Снимай вот это!
Неподалеку от него упитанный продавец отмеривал очкастому человеку сукно. Шагнув к ним, Макар взял в горсть черное, тонкое сукно и спросил:
— Почем этот товар?..
Продавец, не обращая внимания, продолжал мерять, разговаривая с покупателем.
— Я тебя спрашиваю али нет?.. Почем товар?
— Вам это не подойдет, милейший, — небрежно бросил продавец.
У Макара на лбу вздулась жила. Он придвинулся ближе к прилавку и, присутулившись, спросил, впиваясь прищуренными глазами в продавца:
— Я тебя спрашиваю?.. Чего ты зазнаешься-то?..
— Двадцать семь рублей-с. Это берут господа на фраки и на сюртуки-с!..