Одни смолкали, махнув рукой, уходили к себе в балаган, говоря:

— А ну их, пусть!

Другие пристыженно оправдывались:

— Мы-то не виноваты, что вы первые взялись за прорез.

Всех больше шумел, конечно, Казанок. Брызгая слюной, он изрыгал площадную брань.

«Свои» его останавливали:

— Да будет тебе лаяться!

А «враги» свирепо смотрели на него, судорожно сжимая кулаки:

— Эх, ты, шкет!.. Мымра подморенная.

Наконец, и Малышенко не выдержал. Он подошел к Казанку и внушительно сказал:

— Слушай, Степан, не зуди!.. Меня долго зудить, ну, а если раззудишь, тогда того…

Казанок от неожиданности опешил, попятился, но вдруг подскочил и звонко ударил Малышенко по лицу. Михайло густо покраснел и отошел прочь от Степки. Казанок, торжествуя, выпрямился и, схватив увесистый кол, бросился за Малышенко.

— Берегись! — крикнул кто-то.

Мгновенно Малышенко обернулся. Кол грозно повис над головой. Неуловимо быстро он взмахнул руками…. Казанок глухо охнул и мешком свалился на землю. Бледный Михайло стоял, обводя безумными глазами плотное кольцо людей.

— Убил… Захлестнул… — испуганно сказал кто-то.

— Переглушу всех! — злобно крикнул Малышенко. В глазах его точно закипела смола.

Толпа шарахнулась в стороны, а Михайло нетвердой походкой ушел к себе в балаган. Упав на нары вниз лицом, он зарыдал глухо, зажав голову в локти.

Костры в этот вечер горели тускло. Малышенко до утра пролежал без движения. Утром он сел верхом на лошадь и уехал в Подгорное.

Когда Скоробогатов узнал, что Малышенко посадили в тюрьму, он возмутился:

— Это за Казанка-то?.. Да за него только три пятницы молока не похлебать!

Он сейчас же приказал запрячь лошадь и отправился в Подгорное.

Первым долгом заехал к Маевскому.

После ухода Марии Петровны в доме Маевского жизнь заметно изменилась. Стало неуютно. Деловой, строгий тон исчез. В доме веяло чем-то легкомысленным, несерьезным.

Здесь часто собирались сомнительные люди. Со стола не сходили бутылки. Азартно играли в карты. Настя, измятая, напудренная, садилась к роялю и «тренькала». Не раз Скоробогатов заставал ее за этим занятием. Она наигрывала «чижика» и подпевала густым гортанным голосом. И всякий раз ему хотелось подойти и вышибить из-под Насти черный, на точеной ножке табурет. Вышибить так, чтобы Настя полетела вверх ногами…

И на этот раз у Маевского пили и спорили. За ломберным столом, окутанные сизым табачным дымом, играли в карты.

— У меня были пики, и я играл просто! — кричал Боярских — плотный, угловатый инженер. Он сердито хмурил сросшиеся на переносице черные брови и ерошил густые волосы.

В ответ скороговоркой пищал прилизанный хромой человечек в новом сюртуке — судебный следователь Рогожин:

— Вы мало играли, Кронид Захарыч! Вы должны были играть больше. За это вам и пишем на полку.

— На полку ему пишите! — кричал Маевский.

Как всегда, к вечеру он был «на взводе».

— Господа! Господа! Петр Максимович! К вам гость! — старался перекричать всех высокий, костлявый человек с мрачным лицом — прокурор Ануфриев.

Маевский взглянул на Скоробогатова и ответил:

— Ну, это свой, сам найдет, что ему нужно! Настя, прими гостя!.. А, да ну вас ко всем чертям! У меня были две червы и я вистовал.

Но появление Макара спутало игру. Гости с пьяным радушием усадили Скоробогатова за стол. Макар рассказал историю с Малышенко и спросил Маевского:

— Как быть теперь?..

— А тебе чего нужно?

— Мишку жаль — умный мужик. Выручить охота!

— Ну, вот и кстати, — здесь прокурор и следователь.

— Да отвяжитесь, ради бога! Дела эти наскучили, — капризно ответил следователь.

— А коли надо? — настойчиво сказал Скоробогатов.

— А коли надо, будьте любезны — в камеру.

Скоробогатову не понравился Рогожин, хотя он и не почувствовал насмешки. Глядя исподлобья, он сказал:

— Мне только слово от вас сорвать.

— Слово сорвать можно, но преступника вырвать не так-то легко… А знаете что, господа? Его превосходительству, председателю суда, пришла хорошая мысль — взять на паях Акимовские лога и начать там работать… Говорят, богатейшее месторождение. Не правда ли? Это было бы очень забавно? Оригинально? Стараться — ха-ха-ха!

Скоробогатов беспокойно завозился на стуле, схватил пузатый графин, плеснул в чайный стакан водки и залпом опрокинул его. Он представил себе, как «его превосходительство», с широкой генеральской бородой, в мундире ходит по разработкам, а под руку его поддерживает этот хромой Рогожин. Его превосходительство тупо смотрит на смывку, дотрагивается белой перчаткой до ручки кайла, а Рогожин, улыбаясь, разъясняет — «Вот этой штукой ковыряют землю».