Скоробогатов ходил вялый и мрачный, как будто ему нечем было свободно дышать. Взамен сгоревшего корпуса, он построил новый. Отремонтировал машину, в которую подсыпали толченого кирпича. Но засуха, маловодье мешали работе прииска. О замыслах старателей он знал и желал, чтобы они как можно скорее вели проходку. Он думал воспользоваться даровой водой.

— Напрасно так думаешь, Макар Яковлич, — говорил ему Телышков. — Не возрадуешься. Смородинка большеводная, хотя и узенькая речонка, — затопит она нас.

Другое думал Маевский. Объезжая место, где небольшая кучка людей терпеливо, упорно проходила прорез, изнывая от жары и жажды, он говорил усмехаясь:

— Неумным человеком задумано, а дураки работают. Без нивелировки?.. Ха-ха… Право, дураки!

Но у «дураков» работа подвигалась споро. Маленький ручеек проползал по прорезу, скопились небольшие лужи. Исаия от радости был сам не свой. Схватив лопату, он спрыгнул в канаву и принялся, задыхаясь, рыть. Ему хотелось поскорей закончить работу. Он представлял себе, как вода быстрым потоком бросится по прорезу из Смородинки, разрез Скоробогатова быстро наполнится водой. Скоробогатов забегает по берегу и не сможет попасть на другой, где вода затопит корпуса. Скоробогатов будет умолять его приостановить воду, посулит кучу денег, но Ахезин не возьмет деньги, а потребует особого почтения и уважения к себе. Исаия Иваныч Ахезин будет первым человеком на прииске!..

И вот, наконец, прорез подошел к обширной низине, откуда лога брали свое начало.

— Ну, благословясь! — скомандовал Ахезин и подошел к земляному валу, который разделял Смородинку и прорез. Он подошел к валу торжественно, точно собирался закладывать первый кирпич какого-то большого здания. С лопатами, с кайлами старатели окружили его. Он обвел всех строгим взглядом:

— Ну, все в сборе? — и не дожидаясь ответа, предложил:

— Сядем!

Посидев молча, в каком-то молитвенном оцепенении, на толстом пне, он быстро поднялся, говоря:

— Приступим… Креститесь…

Снял картуз и истово перекрестился троекратно. Старатели последовали его примеру. Скосив глаза на Малышенко, Ахезин отечески заметил:

— А ты, Михайло, молишься, как на балалайке играешь…

— Ну, действуй, братцы! — Ахезин с яростью начал разрывать вал.

Старатели принялись закидывать русло Смородинки ниже перехвата. Булькала вода, мутясь и пузырясь. Наконец, бойким потоком Смородинка свернула с обычного пути, проложенного веками, обмелела, и, медленно огибая гору мутноватой лентой, устремилась к логам.

Шагая по берегу, Малышенко ловким движением лопаты расчищал путь в новом русле реки. Его черные глаза радостно искрились. Вода шла дальше и дальше по прорезу. Местами она останавливалась, скапливалась в виде небольших плесов, потом, перепрыгнув через препятствие, бойко устремлялась вперед.

Лога ожили. Зашевелился и скоробогатовский прииск. Принимая к себе первые потоки горной сестры, речка Безыменка радостно и ласково зашумела.

Скоробогатов вначале с тревогой следил за тем, как прибывает вода в Безыменке, но потом успокоился. Вспомнив насмешливые речи Маевского, он подумал: — «Нет, не дурак придумал это дело, а дурак сказал, что не будет толку».

В этот день он откупил у Маши весь «транспорт» целиком и приказал Телышкову отправить угощение в лога.

Старатели, удивляясь щедрости Скоробогатова, охотно приняли угощение, но Ахезин даже не пригубил. Он, как оплеванный, влез в свою изношенную качалку-одноколку и уехал на Глубокий.

Ушел август. Сухие осенние дни начали седеть по утрам тонким инеем. На логах становилось все оживленнее. Заслышав о появлении воды, старатели ринулись туда, чтобы использовать остаток теплого предзимья.

Гурьян недовольно ворчал:

— Прут на готовое-то! Сволочи!

На щеке его заметней и чаще играл желвак, а глаза злобно исподлобья глядели на старателей.

Малышенко же не сердился на людей, которые пользуются плодами его дум, бессонных ночей и его упорной работы.

— Хватит с тебя воды! — спокойно говорил он Гурьяну.

— Хватит, не хватит, а на чужой каравай рта не разевай. Больно расклались, как воры на ярмарке, к готовому-то… Небось, когда звали прорез делать, так только зубы скалили.

Суханов тоже негодовал на старателей. Он трижды подбегал к прорезу и переваливал канавку, которую прокрыл Степка Казанок, тщедушный, веснущатый, злобный и своенравный человек.

— Я те башку отсеку! — кричал Казанок, когда Суханов делал земляную перемычку.

И, грозно подняв лопату, шел к Суханову. Тогда Гурька Сошников бросал работу и бежал на выручку с топором в руках. Казанок отступал.

День ото дня взаимоотношения обострялись, росла злоба меж двумя группами старателей. Только спокойный Малышенко еще сдерживал их. Едва вспыхивала перебранка, он начинал уговаривать тех и других.