В этот же день, когда на юге решалась судьба Киева, Сталин пригласил наркома Шахурина, главкома ВВС Жигарева, его заместителя Петрова, конструкторов Ильюшина и Яковлева. Сталин, вспоминает А. Яковлев, «встретил нас посреди комнаты и, прежде чем объяснить, зачем вызвал, обратился к Ильюшину:

– На ваших самолетах хорошо воюют. Известно ли вам об этом? Военные особенно хвалят штурмовик Ил-2. Какую вам дали премию за Ил-2 (речь шла о первых Сталинских премиях, которые присуждались с марта 1941 года)?

Ильюшин ответил, что получил премию второй степени и очень благодарен правительству за это.

– Чего же благодарны? – удивился Сталин. – За эту машину вы заслуживаете премии первой степени. – Обращаясь к наркому, он сказал: «Нужно дать Ильюшину премию первой степени».

Сталин ценил талантливых людей и всячески стремился поощрить их, но превосходная оценка им «илов» служила для Ильюшина большей наградой, чем премия.

Конечно, Сталин вызвал работников не для чествования. Речь шла о срочной эвакуации заводов из европейской части страны и скорейшем восстановлении производства боевых самолетов на востоке. Уже в конце встречи, когда собеседники «выразили недоумение, почему наши войска отступают», он пояснил:

– Не везде удается организованное сопротивление, а это приводит к разрушению всей системы обороны на данном участке фронта…» [67]

То было трезвое и предельно верное объяснение причин неудач. Неумелые действия командиров, слабость и нестойкость отдельных частей разваливали фронт по принципу домино, когда за упавшей одной «костью» рушилась вся цепь.

В эти невероятно сложные, почти трагические дни он поддержал еще одного талантливого конструктора. В августе 41-го коллектив, руководимый Болховитиновым, представил в ГКО заявку на истребитель с реактивным двигателем. По сути, это был эскизный проект, и велись работы над двигателем. Приняв Шахурина и Болховитинова, Сталин задал последнему лишь один вопрос:

– Вы верите в это дело?

– Верю, товарищ Сталин, – ответил конструктор.

– Тогда делайте, но срок на создание опытного образца один месяц. Да, – повторил он, – один месяц – сейчас война.

Как ни короток был назначенный срок, но через месяц и десять дней новый самолет появился на свет.

Между тем каждый день приносил все новые тревоги. Немцы продолжали наступление. 20 августа они прорвались в район Унечи, и 45-й стрелковый корпус 13-й армии оказался в окружении, а сама 13-я армия отошла к реке Судость. 21-го числа 11-я армия противника форсировала Южный Буг, и начались бои в районе Днепропетровска.

При обсуждении сложившейся обстановки Сталин согласился на предложение Шапошникова и Василевского об отводе войск из Киевского укрепрайона. Он исходил из реальных условий. Но обязал: «Для ликвидации разрыва между Центральным и Брянским фронтами отвести 21-ю армию Центрального и 13-ю армию Брянского фронтов. Причем стык фронтов обеспечить мощными резервами. Думайте не об отступлении, а о том, как спасти положение!»

Однако, когда 22 августа командующий Юго-Западным фронтом приказал 38-й армии «очистить Черкасский плацдарм» и отойти за Днепр, отход происходил неорганизованно. И на следующий день севернее Киева, в районе Окуниново, немцы захватили автодорожный мост через Днепр. То был роковой просчет со стороны оборонявшихся. Правда, немцы не сразу разглядели появившиеся в связи с этим возможности. Наоборот, в этот же день, 23 августа, Гудериан вылетел в ставку Гитлера, чтобы протестовать против отмены операционного направления 2-й танковой группы с восточного на южное. Но Гитлер убедил его в возможности наступления на Стародуб.

Документом, утвердившим приоритеты, стал меморандум Гитлера от 23 августа. В нем решительно указывалось на необходимость «уничтожения людских ресурсов русских вооруженных сил» и «захвата или, по крайней мере, уничтожения экономической базы, необходимой для воссоздания русских вооруженных сил…». Гитлер подчеркивал, что наряду с «важностью захвата или разрушения важнейших сырьевых баз (железо, уголь, нефть) для Германии решающее значение имеет скорейшая ликвидация русских военно-воздушных сил на побережье Черного моря, прежде всего в районе Одессы и в Крыму…».

Он опасался налетов советской авиации на нефтяные промыслы Румынии и стремился быстрее выйти в нефтяные районы СССР. Но не только для того, чтобы лишить Сталина нефти, «а прежде всего, чтобы дать Ирану надежду на получение в ближайшее время практической помощи от немцев…».

И все-таки главная составляющая замысла заключалась в ином. Гитлер пояснял, что «после уничтожения русских войск, как и прежде угрожающих правому флангу группы армий «Центр», наступление на Москву провести будет не труднее, а легче . Дело в том, что русские либо снимут часть своих сил с Центрального фронта, чтобы закрыть ими возникшую на юге брешь, либо тотчас подтянут из тыла вновь сформированные соединения».

Ключом к этим планам Гитлера был Киев. Но Сталин предвидел такой оборот событий. Он превосходно понимал стратегическую роль столицы Украины в ходе войны. Вызывает удивление, что значимости обороны Киева не поняли не только многие историки, но в первую очередь военные.

Это в ретроспективной оценке верхоглядов, при знании свершившегося хода событий, все кажется просто и понятно. Но тогда враг уже был на подходе к советской столице, ситуация была далеко не однозначной. Впрочем, ее нельзя считать однозначной и с позиции сегодняшних знаний.