Но и с началом нового наступления его части не вышли на установленные Ставкой рубежи. Успеха добилась только 24-я армия Резервного фронта под командованием бывшего начальника войск Прибалтийского пограничного округа генерал-майора К.И. Ракутина. К 4 сентября дивизии Ракутина охватили фланги 20-го армейского корпуса немцев, и под угрозой окружения противник начал отход, оставив Ельню.

Правда, такой отход в германском генштабе не рассматривался как неудача. 5 сентября 1941 года начальник генерального штаба сухопутных войск Франц Гальдер отметил в дневнике: «Наши части сдали противнику дугу фронта у Ельни. Противник еще долгое время, после того как наши части уже были выведены, вел огонь по этим оставленным нами позициям и только тогда осторожно занял их пехотой. Скрытый отвод войск с этой дуги является неплохим достижением командования».

Ельнинский выступ был срезан к исходу 8-го числа. Однако, докладывая Сталину об итогах Ельнинской операции, Жуков преувеличил свои успехи. Он не сообщил, что немцы оставили Ельню тремя днями раньше. Зато он заверял, что «за время боев в районе Ельня… разгромлено в общем около восьми отборных дивизий… некоторые из этих дивизий полностью истреблены и нашли себе могилу на поле сражения». Это не соответствовало действительности: Жуков завысил потери противника в 10 раз.

И все-таки он был вынужден сообщить Сталину: «Замкнуть полностью окружение противника и взять в плен всю Ельнинскую группировку нам не удалось…» Кстати, начав через месяц генеральное наступление на Москву, немцы обошлись без Ельнинского плацдарма. Однако после этой «удачной» операции Резервного фронта у Сталина сложилось впечатление, что в сравнении с другими командующими Жуков способен к решительности в неприятной ситуации.

В действительности успех не был заслугой Жукова. Его принесла 24-я армия. Это была армия НКВД, и 18 сентября 1941 года 100-я, 127-я, 153-я и 161-я дивизии армии генерала Ракутина будут переименованы в 1-ю, 2-ю, 3-ю и 4-ю гвардейские дивизии. Они стали первенцами Советской Гвардии. Позже, уже в тяжелых боях за Москву, генерал-майор Ракутин погиб.

И все-таки осуществленная Сталиным Смоленская операция разрушила расчеты Вермахта в развитии войны. Выигрыш состоял уже в том, что Смоленское сражение, включающее 650 километров по линии фронта и 250 по глубине, заставило и немцев пересмотреть дальнейшие планы. Впрочем, практическую оценку действиям советского Верховного главнокомандующего дал германский генеральный штаб.

Ему пришлось констатировать: «Таким образом, противник получает один месяц времени, чтобы западнее Москвы организованно укрепиться для обороны, при одновременном отражении наступления, проведенного в августе недостаточными силами. Этим самым он, в конце концов, достиг того, что для него очень важно. Постоянной угрозой нашим флангам он расколол единство (наших) сил . Одновременно ему удалось исключить непосредственную угрозу Москве и этим самым добиться большого политического успеха ».

Все это так. Даже не добившись неоспоримой, переломной военной победы, Сталин остановил беспорядочное отступление Красной Армии, преследуемой по пятам войсками противника. Это стоило многого. Он поломал план захвата Москвы, и германский блицкриг превратился в иллюзию, правда, еще не осознанную его разработчиками до конца.

Простодушие, с которым даже задним числом, после войны, Жуков и Василевский доказывали, что и в августе, и в сентябре они убеждали Сталина «в необходимости немедленно отвести все войска Юго-Западного фронта за Днепр и далее на восток (?!) и оставить Киев», – поражает. Генералы не понимали, что эти предложения прямо отражали цели и стратегические планы Гитлера. Такое узколобое, недальновидное решение грозило не только «катастрофой для войск Юго-Западного фронта». Оно могло повлечь за собой поражение в войне в целом.

Что означало решение сдать врагу Киев? Оно неминуемо оборачивалось тем, что у Гитлера были бы развязаны руки. Он мог начать наступление на Москву уже в августе. Состояние немецкой армии было прочным, и у Гудериана хватило бы тех танков, с которыми он рвался взять советскую столицу. Сталин не пошел на поводу у своих генералов, и это было единственно правильным решением.

В этой войне нельзя было победить выигрышем отдельных, даже самых ярких сражений. Сталин, как никто другой, понимал, что победит тот, кто измотает противника. Но, обессиливая его, при этом сумеет подготовить и сохранить резервы до того момента, когда превосходство станет подавляющим. Как показал дальнейший ход войны, только с середины 1943 года Красная Армия наконец обрела способность перейти от стратегии упорной активной контробороны к искусству громящего врага наступления.

А в рассматриваемое время в плане полководческого замысла Сталина Юго-Западный фронт спасал Москву от прямого удара группы армий «Центр», оборона Киева ломала график «Барбароссы» – всю стратегию «молниеносной войны». Поэтому признание Василевского, что «Сталин упрекал нас в том, что мы, как и Буденный, пошли по линии наименьшего сопротивления: вместо того чтобы бить врага, стремимся уйти от него», свидетельствует лишь о снисходительности Вождя к недальновидным военным. Впрочем, все они были моложе его и не имели ни опыта, ни того уровня мышления, которым обладал Сталин.

Конечно, лето сорок первого года принесло ему много разочарований. Вступив сразу после немецкого вторжения на путь отступления, армия долго не могла перестроиться психологически. Концепция отступления стала для военных в этот период приоритетной формой тактики, но отступлениями войны не выигрываются.

Впрочем, даже отступать без потерь армия не умела. Она явно не справлялась с той ролью, для которой была предназначена. Ее командиры еще не умели побеждать, а в этот период Сталину была нужна победа. Убедительная и емкая победа необходима была и армии, и нетерпеливо ожидавшему ее народу. Страна ждала чуда, и Сталин ясно понимал, что необходимо переломить ситуацию. Народный дух нуждался в подпитке оптимизмом; стране и армии был необходим пример, возвращавший уверенность в своих силах. Иначе мучительно затянувшееся отступление могло превратиться в бегство.